Он открыл рот, чтобы сказать что-то, но внезапно защекотало в носу, и, не сдержавшись…, Аркадий Петрович чихнул! Сразу же за первым, последовал второй чих, ещё и ещё…! Прищепка, удерживающая простыню на левом плече, от такой встряски, кузнечиком прыгнула на другой стол. Шуйский успел схватить сползающую белую мантию Цезаря и зажал её вместо прищепки рукой.
– Чего это ты расчихался, бедуин…? Никак простудился в духоте пустынной? В Египет к Клеопатре, или от неё ноги уносишь…? И верблюда потерял, загнал наверно? Верно от неё, девять месяцев прошло, в самый раз ноги уносить, ты же мудрый шалун, Цезарь! – Рая стояла у самого края стола, нервно улыбалась и смотрела, как ступня Аркаши медленно сползает с его края.
Пьяная толпа один за одним замолкали и смех прекратился, похоже было, что смеяться больше не придётся! Люся Соболевская пыталась протиснуться сквозь плотную стену стоящих и бежать, куда глаза глядят, но Рая, чувствуя спиной её намерения, резко и властно окликнула её! Та остолбенела, сознавая, хотя и очень смутно, куда зашла игра.
– Ты, кажется, Корнелия, жена этого шалуна, так…? А твой Гай от царицы египетской ноги утащил, полководец разврата! Давай же, покажи римскому народу маску зверя, которую сейчас спустила, обнажи звериное лицо!
Люська, будто закиданная помидорами за плохо сыгранную роль, стояла не шевелясь.
– А ты почему, как не свой стоишь, Аркадий Петрович, что, плохо без грима то? Может маску потерял, боишься звериное лицо показать народу? Сейчас я сама его покажу! Ты стой, стой, не трясись ногами, а то упадёшь с пьедестала! – и она положила букет на угол стола.
– Рая! Раечка…! Перестань! Прошу тебя, умоляю, не делай этого…! Не трожь простыню, я же совершенно гол…, – но было поздно! Рая распахнула простыню и увидела сдёрнутую маску зверя – семейные, синего цвета трусы с порванной резинкой, свисали до пяток, и только дрожащие, циркулем расставленные ноги, не давали им опуститься на мокрый стол. Рая совсем не удивилась и запахнула логово простынёй, повернувшись к Соболевской.
– А где же зверь, Люська? Ни оскала, ни клыков, даже шерсть дыбом не стоит! Мамонтёнок с хоботком, да и тот затаился, может спит…? Тут меня не страх, жалость меня пробивает. Иди сюда, не трону, смотреть будем! Неужели я не права, Люська?