Обратно не повезли, добрался сам. И сразу понял, мир вокруг переменился, появилась какая-то официальность и отстранённость. Даже Быча замкнулся.
– Командир, срочно в батальон на партсобрание! – Сурово, как приговор, произнес замполит.
И я прозрел. Сначала меня исключат из партии, чтобы не пятнать ряды, а потом закроют. Вот почему меня отпустил прокурор!!!
Мутило с похмела и тошнило. Покидал вещи в сумку, и вместе со старлеем Абрамовым мы поехали в часть. На последок Быча шепнул: «Сдавай всех, мне по хуй, или тебе десятку впаяют!» По дороге просто выключился и очнулся уже в Хурмулях.
Я стоял привязанный к позорному столбу партсобрания, а в меня летели камни. Ото всех летели, со всех сторон. Убивал, уничтожал и гнобил каждый, за исключением одного – «он не швырял».
Красные круги перед глазами стояли, когда, как после линчевания, плёлся убитым к проходной. Вердикт собрания максимально жесток. Вынесена повестка на завтрашнее внеочередное собрание (так требовал партийный протокол, сразу казнить не могли) с единственным вопросом: исключение из партии ком. первого взвода первой роты. Меня уже не было в живых и единственным желанием было сдохнуть, не видя финала.
Из забытья вывел голос капитана Гопасяна, зампотеха батальона.
– Рано до отдыха старлей. Наотдыхался в Амурске. Принять дежурство по батальону!
И он с издёвкой посмотрел на меня сверху вниз со ступеней штаба. Оставшимся воздухом я выдохнул:
– Есть!
Мертвецки бледный с рассудком до обморока стал принимать дежурство, расписываясь за пакеты, которые надо вскрыть в случае войны! Тогда я хорошо понимал, что в случае войны нам полный пиздец. Приняв секретные бумаги, я получил и пистолет с двумя обоймами патронов для охраны знамени части, которое стояло напротив меня рядом с сержантом.