Раздался громкий и противный голос ворона, и огромная черная птица, сделав несколько кругов, опустилась на плечо незнакомца.
– Вот, скоро изолью на тебя ярость Мою и совершу над тобою гнев Мой, и буду судить тебя по путям твоим, и возложу на тебя все мерзости твои4. И совершу в гневе и негодовании мщение над народами, которые будут непослушны5. Потому что это дни отмщения, да исполнится все написанное6.
Снова поднялась пурга, завыл ветер.
– Маркус! – крикнул незнакомец. Его голос пронзил шум метели.
В тот же момент перед Анатасом вспыхнул огонь в виде шестиконечной звезды в круге, и из огня вышел человеческий скелет в доспехах преторианца, которые переливались ярким блеском, отражая пламя. Он был огромного роста. В левой руке он держал щит, а правой крепко сжимал пилум. С его плеч свисал до земли длинный красный плащ, на ногах были надеты калиги, а голову украшал блестящий преторианский шлем. Огонь пропал также внезапно, как и появился.
– Вы звали, милорд?
Опешив от увиденного, двое мерзавцев замерли, потеряв дар речи. У Василия от ужаса потемнело в глазах, и лом вывалился из рук. Геннадий снял шапку, его от природы черные густые волосы за секунду побелели. Он упал в сугроб на четвереньки и завыл словно хряк, которого ведут на бойню.
– Чур меня, чур! – ползал он по раскуроченной могиле и причитал. – Господи, спаси и сохрани, спаси и сохрани, помилуй грешного, помилуй!
Василий попятился назад и споткнулся о валявшуюся на земле гробничку. Перелетев через нее, он с грохотом упал на ограду и спешно стал подниматься, но ноги его не слушались. Он кое-как опустился на колени, из глаз его потекли слезы, а все тело охватило дрожью.
– Быть не может! Быть не может! – бормотал и одновременно крестился он.
– А-а-а-а-а! – орал Геннадий. Он уже даже не ползал, а ворошился в снегу, уткнувшись лицом в небольшой сугроб рядом с оградой.
Анатас стоял неподвижно. Его лицо не выдавало никаких эмоций, а глаза напоминали стекло, в котором не было места ни для радости, ни для грусти, ни для сожаления и уж тем более жалости. Он тихо наблюдал, как два мародера бьются в панике, предчувствуя неминуемое возмездие.
– Не нравятся они мне, Маркус. Страсть как не нравятся. Видеть их больше не желаю.
Преторианец, проходя сквозь препятствия, в несколько шагов оказался перед несчастными.