Не хочу долго и много об этом писать, но страшно было смотреть в глаза папе. Я избегала его. Знаю, что поступала неправильно. Знаю, что нужно было поддержать, но мне было до ужаса невыносимо больно представлять, что увижу в его глазах страх. Парализующий страх от того, что смысла жизни больше нет. Я знала, что это так и не хотела искать подтверждений своим догадкам. Я хотела жить в неведении, так становилось чуть легче и спокойнее. Я завтракала и ужинала раньше него, я старалась как можно меньше говорить о себе, и как можно больше на отвлеченные темы. Кажется, он делал все тоже самое, что и я. В итоге мы вели беседы на темы, не интересующие нас обоих. Старались отдалиться друг от друга, как будто это помогло бы нам забыть то горе, которое пришло в нашу семью. Мы проживали его каждый сам с собой, даже не попытавшись смириться с утратой вместе и продолжать жить дальше. Я заметила, что по вечерам он стал в полутьме при свете какого-то ночника перебирать крупы, отделяя хорошие зерна от гнилых. Наверное, это его успокаивало, я не спрашивала никогда об этом способе медитации. Могу сказать только одно: он очень быстро и хорошо сумел посадить себе зрение от идеального до: «Погоди, сейчас очки только возьму и узнаем, какое сегодня число». К слову, календарь, висящий на стене, был с огромными и четко пропечатанными цифрами. Я улыбалась, хотя прекрасно понимала, что папа давно запустил программу по самоуничтожению.
Однако я не мучила себя головоломками и не анализировала происходящее дома. Часто пропадая в гостях у своей подруги Эли, я не заметила, как из нашего с папой когда-то уютного гнездышка, улетучилось ощущения собственного родного дома. Больше не пахло на кухне шарлоткой, а из ванной исчезли многие принадлежности для гигиены, включая: пенки, огромное количество шампуней, масок для волос и лица… Все это безумно любила мама и игнорировала я. На полке осталось два одиноких шампуня, лосьон для бритья и еще пара папиных флаконов. Я старалась не беспокоить его своими нуждами, поэтому часто мылась тем, что попадалось под руку. Девчонки в классе стали замечать, что я пахну довольно специфически, но приятно. Некоторые сравнивали мой запах с ароматами своих отцов. Не думайте, мне это не льстило. Осознание своей принадлежности все-таки к женскому полу пришло ко мне позднее. Но наступило оно отчетливо и внезапно, как учительница, врывающаяся спустя 10 минут от начала урока и диктующая запыхавшимся голосом: «Записываем ребята на листочках: Самостоятельная работа…».