Песня первая:
Ты скучаешь, вата валит с неба.
По неделям вьюги и метели.
Над дорогой белой и над снегом
Вьются белые метели.
Заплутали мишки, заплутали,
Заблудились в паутинках улиц.
И к Большой Медведице, как к маме,
В брюхо звездное уткнулись.
(продолжение следует)
Так вот. Распив портвейн, мы выходим из подъезда. Зима. Войдя туда, было светло на улице. В подъезде было светло не очень, но тепло. Зато портвейна было много.
Прозаическое отступление:
Водку в те времена молодежь нашего круга мало употребляла. Были в почете бутылки с разливом «Ах Дам», «Але пошли», «Три семерки», «Кавказ», «Красное крепкое», «Бил в минцне»…
Так вот, когда мы вышли из подъезда, на улице никого не было.
Вообще никого. Только мы трое. Страшно, аж жуть, за тех, кто остался дома и про нас ничего не знают. Телефоны-автоматы не работают, чтобы позвонить кому-то неоткуда. Дома ждут, а нас нет. Чтобы успешно набрать номер, нужна двухкопеечная монета и удача, если провалившиеся в недра телефона-автомата две копейки свяжут тебя именно с тем номером, который ты набирал. Всего семь цифр на диске представляли границу, которую невозможно перейти, даже обладая всеми правами советского человека. После очередной попытки дозвониться, все кончалось битьем таксофона и проклятой будки. Дома не могли поверить в правдивость наших объяснений, а милиция развозила нас по домам за счет обнаружившейся заначки, которая предполагалась быть неожиданным сюрпризом к семейному бюджету в случае возможной покупки подходящей обуви в соседнем гастрономе через любовницу знакомого мясника, который был повязан нерушимыми узами с грузчиком обувного магазина.
Название первое:
Путешествие оттуда сюда или От мира до войны – вся наша жизнь
Все вышли мы из сот своих,
Мы в рамки втискиваем стих,
Мы в рамки втискиваем мысль,
Мы в рамки втискиваем смысл.
А жизнь идет от сих до сих.
Мы не считаем дней своих.
Потом считаем, сколько строк
За рамками оставил Бог.
Оставил росчерком пера.
Считаем: все это игра.
И приговор его суда
Приносят ангелы сюда.
И вот, уйдя за рамки к ним,
Мы в рамке на стене висим.
И, нанося последний штрих,
Мы в рамки втискиваем стих.
Мы в рамки втиснули житье.
Мы в рамки втиснули вранье.
За рамками оставив мысль.
За рамками оставив смысл.
У меня почти почтенный возраст. Восемь лет внучке. Страшно представить, теперь ей уже десять, а, МОЖЕТ, двенадцать, не помню уже, я все перемалываю одно и тоже в собственной мололке и кручу ручку перемотки вперед и назад, потому что это все мое, как хочу, так и верчу. Захочу вообще остановлюсь, и никому нет дела до того, чем я занимаюсь. Никто об этом не знает, а так хочется, чтобы об этом узнали, хотя, лучше бы об этом никто не знал, не взирая на все мои желания. Только, если попались, и начали это читать, то вас я не отпущу, или прекратите процесс моментально, или дальше вы завязните в бесконечном пространстве того, что было, для незыблемого пространства собственного бытия, которое переходило по спирали в надклассовое состояние того, о чем не написано в "Капитале". Переваливаем с правого галса на левый…