От Ефимозы потребовались титанические усилия, чтобы вернуть коллектив в рабочее состояние.
За время суматохи накопились непринятые вызова, и теперь подстанция заработала в аварийном режиме. Очень скоро почти никого не осталось – все бригады разъехались, имея по два и даже три вызова. Нас с Аскаридой услали на нон-стоп, чтоб “ноги нашей тут до утра не было!” Несколько часов подряд мы возили исключительно пьяных – пьяных в коме, пьяных блюющих, пьяных буянящих, пьяных обоссанных, пьяных битых… несмотря на продолжающуюся уже год борьбу с пьянством, этот порок только усиливался, приобретая самые злокачественные и фантастические формы.
Мегеры-диспетчерши садистски знали своё дело…
Уже давно стемнело, когда мы, наконец, вернулись на подстанцию. Я надеялся, что треклятая троица ушла, но их пригрели водители в своих водильнях при гаражах на первом этаже. Что именно там происходило, так и осталось неизвестным, надо думать, что вечер у троих гостий Москвы удался, как нельзя лучше.
Я сделался героем дня и вообще героем подстанции, как в известной одесской песне:
там были девочки – Маруся, Тоня, Рая,
и с ними вместе – Васька-шмаровоз!
Слава обо мне ещё долго гремела, обрастая всё новыми подробностями, и через две недели я превратился в человека – легенду, способного достать самых лучших блядей в неограниченном количестве в любое время суток…
* * *
Виновата в случившемся была, конечно, эта сумасшедшая весна 1986 года. Она лишала советских людей разума не только в Москве – всего через несколько дней грохнул реактор на Чернобыльской АЭС, положив начало отсчёта до краха СССР.
Я довольно часто, несколько раз в году, бываю возле 4-й подстанции. Там внешне всё выглядит так же, как и 30 лет назад – все так же стоят машины “скорой помощи”, всё так же водители лениво перебрасываются солёными шофёрскими шуточками и пинают скаты, всё так же курят у крыльца фельдшера, а в окне диспетчерской сидят перезрелые тётки. Изменились марки и цвета амбулансов, на стафе теперь синие дутые комбинезоны с серебряными полосками. Зайти на территорию я, конечно, не решаюсь, просто стою, нюхая незабываемый запах той далёкой весны, и слышу истошную женскую ругань…