– Магистра об этом подумал. Он не один обоз отправил, а много. И морем, и сушей. И на север, и на юг. И на закат солнца, и на восход. Никто из охранников не знает, куда другие поехали или поплыли. Только о своем задании им ведомо.
– Да? Ну ладно… Поверю. Дальше-то что?
– А что дальше? Князь Михайло задумал перехватить обоз. Около Вроцлава. Акинф рвался самолично отправиться, да князь-батюшко, – Пантелеймон хмыкнул, – не отпустил. Сказал, что здесь он ему нужнее будет. Нам Семен свет Акинфович за старшего дан.
– Нам?
– А я не говорил? Я в том отряде десятником иду.
– Десятником, говоришь? – Кара-Кончар задумался. – Ладно. Ты сказал. Я услышал. Ступай теперь.
– Что, и не скажешь ничего?
– Все сказал уже. Довольно.
– Что ждать-то мне?
– А ничего не жди. Служи князю-батюшке. Слушайся Семку, Акинфова сына…
– Так ты…
– Ступай, сказал! – В голосе мечника прорезался нешуточный гнев.
– Все, все! Иду! – Пантелеймон вскочил. Охнул – ноги затекли. – Все. Прощавай, Кара-Кончар.
– Прощавай, чушка-Пантюха, – рыкнул в ответ баатур.
Уже запрыгнув на коня, тверич крикнул в полный голос:
– Боярин Акинф к Горазду-отшельнику ездил. Нового ученика просил в помощь! Семку охранять!
– И что?! – вскинулся татарский воин.
– А ничего! Не скажу! Сам думай! Прощавай, Федотка!
Пантелеймон ударил пятками в гулко отозвавшиеся конские бока.
Топот копыт пронесся над перелеском и стих вдалеке.
Баатур рывком поднялся. Несколькими ударами разметал угли костра. Свистнул. Позвал:
– Цаган-аман[30]!
Жеребец с тихим ржанием подбежал к хозяину. Ткнулся мордой в плечо.
Человек похлопал скакуна по шее, подтянул подпругу:
– Вперед!
Конь сорвался с места вскачь. Держась за луку, Кара-Кончар сделал несколько шагов рядом с животным, а потом сильно оттолкнулся ногами и взлетел в седло.
– Ай-йа-а-а-а-а!!! – пронзительный клич прорезал тишину.
Черные крылья ночи сомкнулись за плечами всадника.
Желтень 6815 года от Сотворения мира
Москва, Русь
Проснувшись рано утром – по-другому он уже не мог, Никита попрощался с гостеприимными хозяевами и собирался было уйти, да куда там! Кожемяка Прохор наотрез отказался отпускать парня, не покормив напоследок, а дед Илья упорно предлагал выпить на дорожку медовухи. А когда Нютка и жена Прохора – дородная, пышущая здоровьем баба по имени Лукерья – набросились на старого с упреками, обиделся, насупился и потребовал, чтобы кто-нибудь проводил Никиту до Свято-Даниловского монастыря.