– Пойдем, – вздохнул я, взял Риттера за плечо, и мы стали проталкиваться сквозь толпу.
Кто-то обругал меня, что, мол, мешаю смотреть представление, кто-то обдал запахом лука и пива, еще один – воткнул локоть под ребра. Я сносил все смиренно, хоть и сожалел, что не в служебном платье – не в черном плаще и не в кафтане с вышитым на груди сломанным распятием. Ведь, как я не единожды замечал, люди обретают невероятную способность сливаться с окружающим, едва узрев инквизитора. И тогда даже запруженные толпами горожан хезские улицы делаются на удивление пустынны.
Но мы – функционеры Святого Официума – суть люди тихие и сердцем смиренные. Предпочитаем держаться в тени, чтоб оттуда внимательно следить за грешными поступками ближних. Так уж оно бывает, что из тени проще заметить тьму, а свет лишь ослепляет.
Наконец нам с Риттером удалось выбраться на улицу. Пригревало яркое апрельское солнышко, и в этой первой весенней жаре куда как отчетливо чувствовался Хез-хезрон. Объедки, что скапливаются в переулках, нечистоты, что льются по улицам или засыхают твердой коркой (которую, впрочем, размоет первый же дождь). Грязные потные люди, что никогда не вспоминают о бане и никогда не стирают одежду. Ну и, конечно же, к сердечной болести вашего нижайшего слуги, я оставался одним из немногих, кому все это было ненавистно. Однако именно таков Хез-хезрон, и мне приходилось мириться с тем фактом, что – в горести и в радости – судьба моя была с ним тесно связана.
– Вы снова отказали моей пьесе, – сказал мастер Риттер обвиняющим, но и слегка плаксивым тоном.
– Не мы, но канцелярия епископа, – пояснил я, одновременно обходя пьяницу, который едва не упал мне в объятия. – Вы ведь знаете, что Инквизиториум редко занимается делами, связанными с деликатной материей высокого искусства.
– Да не все ли равно? – махнул он рукой. – Знаете, сколько я потерял?
– А отчего же вы не пишете комедий? – спросил я и отбросил руку карманника, который пытался ощупать пояс Риттера. – Займитесь светлыми сторонами жизни.
Две толстые торговки ссорились у прилавков, одна пыталась огреть вторую по голове чугунной сковородой, но поскользнулась на куче гнилых капустных листьев и упала навзничь, высоко задрав юбки. Мелькнули толстые ляжки с багряными цветочками расцарапанных прыщей.