– Не всякий найдет в себе смиренность и терпение Христа, – ответил поэт.
– Святая правда, – признал я.
* * *
Сцена, на которой театр Риттера проводил репетиции, располагалась в огромном деревянном сарае, обнесенном кривой оградой из подгнивших досок. У входа на страже стоял один из актеров, поскольку театральные труппы тщательно охраняли свои секреты (или, по крайней мере, делали вид, что охраняют). Голова актера была увенчана рыжим париком, лицо – приклеенной искусственной раздвоенной бородкой. В руках он держал большой обоюдоострый топор. Увидев нас, он махнул им в воздухе, а по легкости, с которой это сделал, я понял, что топор, должно быть, деревянный, хотя и покрашен для обмана зрителей серебряной краской.
– Хайнц! – закричал актер. – Давай, мужик, все тебя ждут!
– Андреас Куффельберг, – представил его Риттер с усмешкой. – В приземленном мире – блудный сын уважаемой купеческой семьи, но в универсуме великого искусства – Танкред Рыжий, кровожадный вождь варваров.
– Хррраггхх! – завыл актер, вознося очи горе́ и потрясая топором.
– Заклятый сей топор ведьмачьим даром
Я получил из рук одной старухи,
И в острие его сокрыты чары,
Чтоб пережить все воинские вьюги, – произнес хриплым басом.
Я поаплодировал, а он просиял и поклонился.
– Мастер Мордимер Маддердин – из Святого Официума, – пояснил ему Риттер, я же заметил, что он ожидает реакции товарища с чуть иронической и шаловливой усмешкой.
Однако ж Куффельберг нисколько не испугался его слов:
– Страшитесь, чаровницы, мрачных инквизиторов,
Блеск их креста глаза вам ослепит.
Страшитесь, ведьмы, страстных слов молитвенных
И пламени, что смерть вам осветит, – произнес он.
Я скривился:
– Насколько помню, эта пьеса запрещена к игре. И если судить по рифмам, искусство лишь выиграло от введения цензуры.
Куффельберг рыкнул смехом. Я отметил, что зубы у него здоровые и белые – редко встречающаяся в наши времена особенность.
– Я – всего лишь актер, или, как говорят, комедиант, – сказал он с притворной смиренностью. – И мне тяжело оценить великое искусство. Как и любое искусство вообще. Хотя то, что написал ты, Хайнц, мне нравится. Аааагррррх! – зарычал он снова, обнажая зубы. – Я – Танкред Рыжий, убийца девиц и страх епископов!
– Наоборот, – пробормотал Риттер холодным тоном.
– Ну да, – признался актер миг спустя. – Я погибаю в последнем действии, – пояснил он мне, – но до того там много веселого. Надеюсь, что вы не вырежете слишком многое, а то было бы жаль.