. В России с советских времен классика была массовизирована, ее престиж поддерживался школьным каноном, государственными культурными учреждениями и институтом критики. Естественно, что после распада Советского Союза классика в своей функции национального достояния стала тем инструментом, с помощью которого выстраивалась новая самоидентификация: путем отталкивания от нее, диалогического ее переосмысления, через актуализацию новых смыслов – или же, напротив, через демонстрацию ее неизменности, утверждающей идею преемственности. Произошло столкновение двух типов канона, выделяемых Ириной Каспэ: «домодерного, основанного на воспроизводстве образцовых текстов и образцов письма, и модерного, который опирается на практики рецепции и интерпретации»
[8].
И «официальные» режиссеры, и те, кто снимает авторское кино, апеллируют к определенному типу зрителя, но пытаются вместе с тем формировать нового субъекта. Однако фильмы первых обращены к субъекту, осознающему себя частью единого целого, наследником амальгамированной русской и советской культуры, возвращающим себе «Россию, которую мы потеряли». Классика здесь является одной из скреп этой общности – и поэтому необходимо сформировать единое представление о ней. Вторые создают новый, индивидуальный, вид смотрения, который объединяет группы внутри большого сообщества вокруг культовых фильмов, присваивающих классику («Даун Хаус» Романа Качанова по сценарию Ивана Охлобыстина (2001), «Москва» (2000) и «Мишень» (2011) Александра Зельдовича по сценарию Владимира Сорокина). Итак, когда адаптация трансформирует классическое литературное произведение в культовое экранное, она реформирует адресата: противопоставляет «народного» зрителя как единую общность элитарному кругу.
Для понимания специфики функционирования экранных адаптаций классики надо принимать во внимание то, как понятие классического в литературе сталкивается с представлением о классическом в кино: как справедливо указывает Наталья Самутина, мы здесь имеем дело с разными таксономиями. С одной стороны, в советское время сложился канон литературной классики прошлого, которая декларировалась как массовая по охвату аудитории и функция которой состояла именно в формировании всенародной общности читателей; способы интерпретации классики были в этой связи жестко определены. Однако классика как пантеон имен и набор высоких образцов противостоит массовой, жанровой, литературе. Кино же по своей природе – вид искусства, ориентированный на массы. Классическое в кино, как подчеркивает Самутина, употребляется скорее в значении «типичное», утверждающее определенные конвенции жанра