Тем не менее они с Дианой вернулись в Лондон, и если иногда хорошо знакомая атмосфера кажется удушающей – «даже паб здесь – ирония», – сказал он, когда мы подошли к некогда захолустному зданию, отделанному теперь с аллюзией на его якобы исторический облик, – то сила постоянства теперь служит попутным ветром. Их жизнь невероятно стабильна, что удивительно, сказал он, для их возможностей. На первый взгляд его повседневная жизнь мало изменилась с тех пор, как мы были вместе: он живет в той же квартире, его окружают прежние друзья, он ходит в те же места по тем же дням и даже носит старую одежду. Разница лишь в том, что теперь с ним Диана и Клара. Они – его зрители, и он навряд ли может жить без них. Всё больше он думает о времени, проведенном в Торонто, как о переходном этапе, во время которого ему удалось найти ресурс в новом месте, что в конечном счете позволило обосноваться здесь навсегда. Ему кажется интересной мысль, что стабильность можно рассматривать как продукт риска; возможно, именно желание оставить всё как есть провоцирует потери.
– В каком-то смысле мы всё еще живем в витрине, – сказал он. – Это конструкция, но она реальна.
Я сказала ему, что, когда мы летом переехали с детьми в Лондон, первое время всё казалось нам незнакомым, и мой старший сын говорил, что чувствует себя героем какой-то пьесы: все произносят заученные реплики, и он тоже; что бы с ним ни происходило, куда бы он ни попадал, всё кажется ему нереальным, как прописанные в сценарии события, следующие друг за другом. Им пришлось перейти в новую школу, где от них требовалось больше самостоятельности. В прошлой жизни они зависели от меня во всём, но здесь почти сразу оба стали более деятельными и научились организовывать себя такими способами, о которых я даже не подозреваю. Мы мало говорим о нашей прошлой жизни, так что она тоже стала казаться нереальной. Я сказала Джерарду, что, когда мы только приехали сюда, по вечерам мы часто гуляли по нашему району и смотрели по сторонам, словно туристы. Сначала во время прогулок сыновья украдкой брали меня за руку, но потом стали держать руки в карманах. Через какое-то время наши вечерние прогулки прекратились: мальчики начали говорить, что у них много уроков. Они быстро съедали ужин и расходились по комнатам. По утрам они выходили из дома в серый рассвет и вприпрыжку бежали по замусоренным тротуарам, их тяжелые рюкзаки подскакивали в такт их движениям. Наши знакомые, сказала я, всячески одобряли эти изменения, которые, очевидно, воспринимали как необходимые. Мне так часто говорили, как приятно снова видеть меня на ногах, что я стала задумываться, не представляла ли я для них просто объект сочувствия; собственно, не стала ли я для своих знакомых олицетворением какого-то конкретного страха или опасения, чего-то, о чем они совсем не хотели вспоминать.