А потом замирает, останавливаясь. Я вижу, как смотрит на меня.
– Да пошли вы все!
И позолоченная маска с птичьим клювом катится по лунной пыли прямо к моим ногам.
Теперь я знаю, чьи сны я буду смотреть долгими тёмными ночами.
Огонь в моих руках превращается в арбалет.
Огненные стрелы, огненный ветер, огненный дождь – это всё, чему я научилась в подземельях, где жила после Димки. (Или вместе с ним, ощущая его дыхание по ночам в холодных сырых стенах.)
Огонь рос внутри меня в одно время с одиночеством. Грел, прожигал насквозь, сжигал даже, иногда дотла, полностью, а иногда оставляя на ладонях руны.
Я училась читать их, как книгу. Училась чувствовать, ощущать, испытывать. Силу, слабость, волю, сущность.
Сквозь кожу я слушала мысли. Свои и чужие.
Слова, мысли расписывали кожу причудливыми узорами. Чем-то они были похожи на морозные узоры на окнах. Из той моей прошлой жизни, когда я ждала маму и пыталась разглядеть её сквозь морозные стёкла.
Теперь я ждала Димку. Не верила, что могла оставить его среди войны. Среди баррикад, взрывов, обломков.
Я искала выход. Но кротовые норы путали меня, водили за нос, проходы сливались в один длинный, почти бесконечный коридор. Я шла и оступалась. Стояла по колено в воде, слушала, как в груди стучало сердце, а там, за сырыми холодными стенами, звучали мысли. Слова. Фразы.
Свои и чужие. Незнакомые. На разных языках, которых я даже не знала.
Что могло быть с нами среди войны?
Когда тебе пятнадцать, ищешь не выход, а вход. Вход в жизнь, в мир, в эпоху.
Вход в то время, когда рассвет наступает сразу. Не брезжит, чуть приподнимаясь над морем, не дразнит, чуть вспыхивая где-то на самом краешке горизонта. А полыхает красным среди перины облаков. Проваливается на мягком, выглядывает тысячами лучей-глаз, пронизывает насквозь, как ветер, хватает за окоченевшие пальцы, разматывает шарф.
А ты всё время, в котором можно сказать:
– Хочешь, мы поживём вместе? Будем спать рядом, а сны будут сниться одинаковые. Или даже один сон на двоих, если захочешь? Купим вторую подушку. У меня есть весенние наволочки.
Надеешься на то, что можно молчать, расплываясь друг в друге и наполняя тела не собой, а ветром за окнами.
Думаешь, война – дождь, закончится же когда-нибудь.