– Где я? – раздался голос незнакомки, стоило ему только отвернуться.
– В моей квартире, по крайней мере, я так до сих пор считал… Лучше объясни, откуда ты здесь взялась?
– Я умерла.
– Да нет, вроде разговариваешь, значит ещё живая, по крайней мере, пока.
– Но я точно в этом уверенна, здание было высоким…
– Видать очень высоким, раз ты умудрилась упасть на меня сверху на тринадцатом этаже. А потолок целый, однако…
– Выходит я призрак и прошла сквозь потолок.
– Знаешь, мне как-то всё равно, выметайся поскорее из моего дома.
– Но так не должно быть, моя душа решила, что после смерти она должна быть здесь, может быть, у меня есть какие-то незаконченные дела, связанные с этим место.
– Не исключаю, только не в моей квартире.
Но, видимо, уже не желавшая говорить, и пришедшая к определённому решению незнакомка уверенно встала и принялась за изучение своего временного пристанища.
Первой на очереди попалась кухня, то ли по случайному стечению обстоятельств, то ли из-за неприятного потягивания в желудке.
– Я не шучу, прочь из моей квартиры. У меня и без тебя дел хватает.
– Вот и занимайся своими делами. Какое тебе дело, я ведь призрак.
Ехидно улыбнувшись, она приступила к штурму холодильника. Первой пала пачка Доширака, не выдержав потока кипятка, обрушившегося на неё.
– Мне кажется, несостыковочка выходит. Насколько я знаю, призраки не нуждаются в пище.
– Я особый. – наворачивая ещё толком не проварившуюся лапшу, ответила она.
– Хоть назовись тогда, дух бесплотный.
Как оказалось, девушку звали Аюми Тенси, и несчастный Хидеки, сетовавший на бесцеремонно отобранный Доширак, в конце смирился и, закрыв глаза на её присутствие, ушёл в свою комнату, предусматрительно прихватив с собой все запасы еды, подальше от наглого нахлебника.
– Ладно люди, – подумал отчаявшийся Хидеки. – Но призраки! Вот только доест, и я её обо всём расспрошу.
Но, к сожалению, его желанию не суждено было сбыться, после еды Аюми, как ни в чём не бывало, ушла спать на его кровати, оставив ему невымытую посуду.
Больше всего Хидеки сейчас хотелось её выпроводить, и он вполне мог это сделать, но непонятное чувство жалости к этому неожиданно появившемуся в его жизни человеку остановило его. Представить только, что его одиночество, так ревностно оберегаемое им все эти два месяца, прервали таким наглым образом! Подумав об этом, он достал из шкафа футон и расстелил его рядом на полу.