Наконец, Фарид и Хасан пожали друг другу руки. Заметив это действие краем глаза, Изабель ощутила, как что-то внутри неё рухнуло, раскололось на части… Неужели…?
Словно почувствовав её вопрос, Фарид уверенным шагом прошел в шатер. Скользнув плутоватым взглядом по прелестницам, он снисходительно улыбнулся им, а затем перевел взор на Изабель. Она сидела на подушках с идеальной ровной спиной – холодная королева, которой предстояло упасть вниз…
– Герцогиня, – встав напротив, произнес Фарид.
Девушка подняла на пирата взгляд. Серые озера глаз выражали удивительное спокойствие, граничившее со смирением. Фариду стало не по себе – было непривычно видеть Изабель такой. На миг, ему захотелось встряхнуть её за плечи, да так, чтобы она ожила. Чтобы вновь глаза заблестели, снова её голос стал дрожащим, обиженным, упрекающим – каким угодно, лишь бы герцогиня не молчала.
Последняя мысль вызвала в сердце Фарида волну протеста. О чем он думает? Какой голос? Какие глаза? Пират сжал челюсти с такой силой, что у него заиграли желваки. Сверля Изабель взглядом, Фарид подбирал слова для прощания с ней. Но герцогиня, в который раз удивляя, опередила его.
– Прощайте, Фарид, – мягкая, с оттенком грусти, улыбка тронула её полные губы. – Надеюсь, теперь ваше сердце обретет покой.
Что-то неприятное закололо в груди пирата, и ему стало мало воздуха – было похоже на то, словно он получил удар. Игнорируя это чувство, Фарид попытался улыбнуться – но губы словно не слушались его.
– Прощай, Изабель, – бросил он, и тут же резко отвернулся от неё.
Уже не оборачиваясь, Фарид стремительной походкой покинул шатер. Остановившись напротив Хасана, пират, заглянув тому в глаза, мрачно сказал:
– Смотри, Хасан…
– Фарид, мне еще дорога моя голова, – стирая проступившие на лбу капельки пота, ответил Хасан.
– Я предупредил тебя, – сверкнув глазами, добавил Фарид. Затем, махнув рукой своим людям, направился назад. Вот и все. Наконец-то он расстался с этой женщиной. Пусть она дожидается здесь, вдали от него, Фарида, своего мужа. Пусть ждет его…
Такие мысли посещали голову пирата, пока он пересекал пыльные улочки. Не было в его сердце ни сожаления, ни угрызения совести, ничего. Казалось, все другие чувства, помимо жажды мести, сгорели, иссохли в нем – и там была черная пустошь.