В нашем доме в Вильнюсе жили знаменитая певица из Оперного театра и их главный танцор. Отец, конечно, с ними дружил и как-то попросил их задействовать меня в театре, чтобы я был чем-то занят, a не бил стекла соседям. И однажды появилась возможность пристроить меня в постановку «Доктор Айболит». В этом детском спектакле обезьянки лечились у доктора от боли в животиках. Мне удалось стать хорошей обезьянкой и даже заработать какие-то деньги (я им в театре так понравился, что меня позже даже заняли и в опере «Борис Годунов»).
Но как-то в «Докторе Айболите» я переиграл: в роли одной из самых активных обезьянок нужно было кататься от боли по полу. Уже несколько раз опускался и поднимался занавес, и должна уже была появиться другая декорация, но мне так понравились аплодисменты, что я все продолжал кататься. И вот в очередной раз опустился занавес, на сцену выскочил рабочий-литовец и запиздячил мне в ребро так, что я начал еще больше корчиться, но теперь уже от настоящей боли. Овации усилились, но боль не утихла.
Литовец чуть не сломал мне ребро. Он знал, что я еврей, и с удовольствием нанес такой антисемитский удар по самой активной обезьянке. После этого я покончил со своим актерством, никому не пожаловавшись.
У меня были ключи от двери служебного входа в театр, что давало мне возможность тайком проводить моих друзей на любой спектакль. Я решил воспользоваться этим ключом, чтобы отомстить за тот подлый удар. Кто-то достал мне отходы с меховой фабрики, какую-то пыль. Мы с друзьями проникали в театр через заднюю дверь и сбрасывали эту пыль с балкона в набитый публикой партер. Через полчаса люди не просто покидали театр, а убегали, чихая и кашляя. Короче, я опустошал театр, a зрители требовали возврата платы за билет. Нанесенный мне удар в ребро обошелся этому театру довольно дорого.
Но я оставил в этом театре память о себе, отпечатав свои имя и фамилию на ступеньке его лестницы. Произошло это так. Когда немцы строили Оперный театр, я на мокром цементе между ступеньками нацарапал: «Театр Абы Рачкаускаса». Надпись получилась корявой, поскольку я еще не очень хорошо умел писать, но держалась многие, многие годы. И, уже будучи взрослым человеком, студентом, я привозил друзей в Вильнюс и говорил, что это мой театр. Потом, после какой-то реставрации эта надпись исчезла.