, несомненно досягнул. Ожидать от сердца и ума человеческих, пока обнаружат они разумение и самоотверженность, выказанную Бобби с Серых Братьев, прежде чем мы примем, что души детей бессмертны, означало бы, опасаюсь, весьма позднее производство в этот чин для значительного числа наших малюток.
Прошу также принять во внимание, что этот довод явно ограничен применением к высшим животным и обходит таким образом возражение, постоянно выдвигаемое против гипотезы о бессмертии души существ низших, а именно, что стоит нам сойти на одну ступень вниз от человека, ничто на этом пути не вправе остановить нас до самой устрицы. Я утверждаю лишь, что ровно поскольку некое животное очевидно превосходит обычного младенца в тех качествах, что мы полагаем связанными с существованием после смерти, постольку же и оправдано с точки зрения и логической, и богословской для нас ожидать, что Создатель, сотворивший равно и дитя, и зверя, столь же равно не выкажет в милости своей предпочтения гладкой коже перед грубой шерстью.
Разнообразные инстанции, как богословские, так и поэтические, обещают нам в небесах арфы, россыпи драгоценных камней, тенистые кущи, кусты роз и прочие радости из мира растительного и минерального – однако, насколько мне удалось установить, не говорят ничего о зверях, за исключением четырех ужасных животных[3], лицезреть которых вряд ли возникнет желание у кого-либо из нас. Со своей стороны, пусть даже и разоблачая тем свой ум, «гордою наукой не прельщенный»[4], сознаюсь, что в мире, лишенном поющих птиц и любящих зверей, мне станет недоставать значительной части красоты и счастья, присущих земному бытию; и что нимб и арфу, к обладанию которыми не нахожу в себе никакого стремления, с благодарностью променяю на уверенность, что
«В единых справедливых небесах
Найду товарищей себе я в верных псах».
Засим остаюсь вашим покорным и проч.
Филозоолог