– Рамиль! – грубый голос. – Получай, сволочь!
Я резко обернулся и увидел Василия с шипованным кастетом в руках. Тот сорвался… Пять метров! Уже три!
– Сволочь здесь только ты! – сзади за преследователем появилось большое темное пятно.
Голос Декарта я узнал сразу, да и знакомая черная куртка со змеями подтвердила мои домыслы.
И мгновения не прошло, как сокрушительный удар обрушился на Василия сзади по касательной в шею. Кастет выпал из руки недоналетчика. Всего один удар заставил съежиться и хватать больное, после удара, место обеими руками. Зимняя серая грязь смотрелась на его одежде как нельзя гармонично, будто вся его жизнь состояла из этой грязи, и он добавляет каждым днем в нее еще больше монохромных пигментов. Серые улицы, дома, жизни людей. Все серое. Он никак не выбивался.
– Как думаешь, понял ли он, что это произошло? – поднял глаза на меня Декарт.
– Сейчас спросим, – с черной улыбкой я подошел к страдающему бедолаге. – Слышь, блять, животное… Ты думаешь, что творишь?!
Встав на четвереньки, Василий хрипящей речью пытался выговорить "не бейте". Запыханый голос каждый раз ломал его попытки это произнести.
– Не бить, говоришь?! А что ты хотел со мной сделать?! Да, вот это железкой, – махал я перед его мордой взятым кастетом, – меня решил отхерачить?!
Декарт коршуном смотрел вниз на асфальт.
– Бог с ним, – нахмурил брови, наблюдая за мучениями Василия. – Не случилось с тобой ничего, и хорошо.
– А?! Сука! – не услышал я к себе обращения, продолжил проводить допрос без ответов.
– Рамиль, отпусти его, – легко тыкнул в мое плечо черный спаситель, – ему и так плохо.
Но во мне продолжала кипеть злоба, залило одной памятной сценой голову.
В классе шестом получил я удар в плечо такой же железкой. Сломало в том месте все что только можно. Восемь месяцев был на домашнем обучении, а тому «бойцу» – хрен. Даже дело не завели.
Осознавая последствия возможных удачных действий недоналетчика, я со всей дури с ноги ударил Василия. Не больно. Мне. Тот же ударился об бордюр, потерял сознание.
Внутренняя свобода, будто кончил после многочасовой ебли. Все дерьмо наружу, в лежачего долбаеба. Туда это все, туда…
– Зря ты это… Он же может и заяву написать, да и машину попортить, – Декарт отвернулся.
– А вот нет, – достал я из черного сукна телефон.
Режим фотоаппарат.