И все это месиво воды, грязи и бетона неслось вниз, на равнину, где тускло светилась редкими огоньками спящая большая станица. Эшонкул вспомнил название, заезжал туда как-то – Обильная. Хорошее название, богатая станица. Была.
В ту же пору, далеко-далеко от горы, на вершине которой приходили в себя два мокрых строителя, в большом спящем городе под названием Переречинск, раскинувшемся на берегу большой дремлющей реки, все было иначе. Почти что благостно. Ни грома, ни молний, ни прочих катаклизмов. Короткая теплая июньская ночь клонилась к утру, которое обещало быть солнечным и радостным. В предвкушении его город спал особенно крепко. За исключением тех, кому положено бодрствовать по службе или другой работе. К числу последних, очевидно, следовало причислить и двух человек, сидевших в большой темной машине, припарковавшейся в переулке недалеко от центра. Мужчина и женщина. Лиц в темноте салона разглядеть решительно невозможно. Но и их разговор подходил к концу.
– Могут возникнуть проблемы, – объявила спутнику женщина.
– Какого рода?
– Он следит за мной.
– Да, было бы некстати. Но не переживай, я обо всем позабочусь.
Женщина молча кивнула, вышла из машины, которая тут же плавно тронулась с места.
И настало утро. Первый яркий солнечный луч попал в зеркало набиравшего ход авто, отскочил от него и ударил по окну квартиры на пятом этаже двенадцатиэтажки, сложенной из кирпича кремового цвета. Два последних десятилетия существования СССР этот кирпич был знаковым. Во всех крупных и не очень городах огромной страны. Все знали, что за стенами из такого кирпича живет начальство. Сейчас оно живет в других домах.
За прошедшую с тех пор четверть века, разумеется, изменилось практически все. Не обошли перемены и квартиру на пятом этаже. Солнечный зайчик, влетев в комнату, уперся в потускневшие, кое-где покоробившиеся обои и замер. Но солнце вставало, и комната постепенно наполнялась светом, выхватывая из уходящего полусумрака скудную мебель – сервант с горкой, которые уже давно вышли из моды, но еще не заслужили права называться антиквариатом, потрескавшийся и потемневший дубовый паркет с намертво въевшейся в него пылью, широкую деревянную кровать некогда славной рижской марки. И наконец, свернувшегося на этой кровати в самом сладком утреннем сне молодого человека по имени Игорь Плахин.