Запах дома и мамы – запах горячего утюга. Мама аккуратно гладит бельё: сначала с одной стороны, потом с другой; разглаживает у блузок рукава, у юбок – складки. Моё нарядное платье, с букетиками, похожими на свечки, уже висит на спинке кресла. Я пролезаю в него, тёплое, почти горячее, и боюсь садиться, чтобы не смять: мама будет ругаться.
Вижу сумку, стоящую у входа, вижу, как мама докладывает в неё партию своих вещей, и ликую: значит, не ошибка, значит, всё-таки едем вместе! В прошлом году я лежала в больнице одна, мама навещала меня только вечером. Днём я ходила по палатам и всем желающим (и нежелающим) читала наизусть «Муху-Цокотуху», «Мойдодыра» и «Тараканище». Мне хлопали и давали конфеты. Конфеты были вкусные, но всё равно хотелось, чтобы пришла мама.
А сейчас мы едем в… как это слово? – про-фи-лак-то-рий «Искра». Мама будет там работать медсестрой, а я ей помогать. Я ведь ребёнок, а дети всегда помощники.
Мы идём по парку до остановки, и всюду вокруг меня цветы: на клумбах, на аллее, на переливчатой маминой юбке. Я уже знаю, что нас должна забрать какая-то машина, но безмерно удивляюсь, когда вижу карету скорой помощи. Из неё выходит весёлый дядька в кепке, они с мамой о чём-то переговариваются, а я в нетерпении ожидаю, когда же мы поедем в «Искру». И вдруг мама говорит мне, показывая на зарешёченный ларёк неподалёку:
– Хочешь «Сникерс»?
– Лучше «Марс», – говорю я.
«Марс» я полюбила не столько из-за вкуса, сколько из-за рекламы: телерекламу тогда и дети, и взрослые смотрели как полноценное видео и учили слоганы наизусть. В ролике про «Марс» мне нравились золотые хлебные поля и синяя река – такой красоты вживую я никогда не видела.