Открыв дверь, Вивиан на цыпочках прокралась в свою комнату, как вдруг свет включился, и в проходе нарисовалась фигура рассерженной матери.
– Вивиан Грейс! – строго позвала дочь темноволосая женщина.
Когда она называла девушку полным именем, то быть беде. Нет, безусловно, женщина была очень радушным и добрым человеком, но материнское сердце разрывается, когда её ребенок шастает чёрт знает где, чёрт знает с кем, из-за чего она перестает контролировать себя.
– Да, мама? – изогнула бровь девочка, стянув с плеч осеннюю куртку. – Знаю, знаю. Где я была, что делала, почему не позвонила. Но ты же знаешь, что не можешь вечно удерживать меня дома.
Женщина болезненно выдохнула, протерев глаза, словно вот-вот заплачет. Её малютке, которая только вчера была маленькой крошкой, уже завтра шестнадцать лет, а думает она, словно уже рослая девушка, повидавшая в жизни всякой гадости и радости!
– Ты могла хотя бы позвонить, – устало произнесла Шарлотта. – Даже в твои тридцать я буду твоей мамой, а ты – моей малюткой.
– Ой, не начинай, – отмахнулась Вивиан. – Я в комнату.
Стянув замаранные грязью сапожки, девушка побежала на кухню, взяв со стола тарелку с только-только приготовленным печеньем, после чего отправилась в комнату. Мать не сдвинулась с места, наблюдая, как беловолосая девчонка идет к себе.
– И я тебя люблю, мам, – вдруг произнесла девушка и закрыла дверь.
На лице Шарлотты расцвела легкая улыбка. Несмотря на то, что её дочка до ужаса вредная, в её сердце осталось место для искренней любви и нежности.
– Вивиан! – зашла без стука в комнату сестры темноволосая девушка двадцати лет.
– Тебя не учили стучаться, Ариана? – даже не обернувшись на голос, ответила девочка, продолжая что-то рисовать в своем блокноте.
– Также, как и тебя не научили манерам! Точнее, учить-то учили, вот только ты слишком глупа, чтобы понять это, – огрызнулась старшая сестра.
– И к чему это ты, позволь узнать? – лениво оторвалась от рисования юная леди.
– А к тому, что наша мать сейчас сидит и грустит из-за твоего поведения!
На секунду Вивиан замерла, даже побоявшись дышать. Больше всего на свете она не любила делать больно своему единственному, родному человеку. Да, это выходило у неё плохо, но она и не думала над тем, чтобы как-то навредить матери.
– Тебя это не касается, Ариана, – со сталью в голосе ответила девчонка. – Я ничего такого не сделала, чтобы грустить, ясно?