– Вы доктор, вам виднее.
– Для начала давайте разденемся.
Клинк встал и пошел к умывальнику. Только тут Сервациус заметил гору немытых тарелок в раковине.
«Ладно, – подумалось ему. – Театр так театр…»
Он повесил пиджак на спинку стула, расстегнул воротник на шее и принялся за следующие пуговицы.
– Как насчет эмфиземы? – спросил Клинк, тщательно моя руки под струей воды. – Повреждение альвеол? Это вам подходит?
– Да что угодно, доктор. Лишь бы…
– Лишь бы по состоянию здоровья вам требовалось санаторное лечение, верно я понимаю? Несколько недель на природе…
Ну наконец-то дошло.
– Вы что-то определенное имели в виду, в смысле местности?
– Говорят, альпийский воздух…
– Ах Альпы, ну как же… – подхватил Клинк. – Дивные края. Одни пейзажи чего стоят…
Почудилось ему или в самом деле в голосе доктора зазвучали нотки сарказма? Да нет, на него совсем не похоже. Клинк всегда был таким услужливым милым добрячком…
– И на сколько недель вам хотелось бы получить освобождение? – Оказалось, Клинк вовсе не руки моет, а посуду. – На месяц? Или лучше уж сразу на два?
– Не будем ходить вокруг да около. – Сервациус почувствовал, как вздымается где-то внутри волна нетерпеливого гнева, в последнее время все чаще вскипающая в нем на съемках, когда актеры нарочно тупицами прикидываются. Да, с возрастом терпения не прибавляется. – Мне нужен больничный, чтобы на пару недель уехать из Берлина. Это так сложно понять?
– Потому что ваш новый фильм не вполне соответствует вашей творческой манере?
– Потому что я, черт подери, не желаю торчать в этом проклятом городе. И точка!
Клинк вытер руки полами своего белого халата – тоже, кстати, не особенно чистого – и принялся разглядывать фотографии на стене.
– Вы прочли, что тут написано? – немного погодя спросил он. – На плакате. – Автоматически, по привычке он снова сдвинул очки на лоб. – Осторожно! Обломки развалин могут обрушиться, – прочел он вслух. – Понимаете?
Не иначе, спятил. Коктейль пилотов. Или переработался, вот пружинка и лопнула. Стоя голым по пояс, Сервациус ощущал всю нелепость своего положения.
– Можно все сделать правильно и все равно ошибиться, – продолжал Клинк, все еще повернувшись к нему спиной. – Обломки не обрушились. Когда они ее вынесли, она выглядела, как всегда. Только вся в пыли, сплошь пылью покрыта. А сама ведь так чистоту любила. Чтобы всегда и всюду чисто. – И вдруг, без перехода, все тем же ровным, как будто бесстрастным голосом: – Ложитесь. Я вас осмотрю. С легкими шутки плохи. Вам известно, что ударная волна от бомбы способна разорвать легкие? При прямом попадании?