Кале. Июль 2016 г.
Даже рискуя вывалиться, высунувшись в окно их новой квартиры на четвертом этаже, Бастьен не мог увидеть прибрежную полосу или хотя бы голубоватый горизонт. Похоронить себя в Кале и не иметь даже вида на море. «Игра не стоит свеч», – сделала вывод его четырнадцатилетняя дочь.
Они переехали три дня назад, и посреди гостиной все еще высились картонные коробки с вещами, которым предстояло постепенно распространиться по комнатам.
Звук разбившегося стакана вывел Бастьена из задумчивости, и он пошел на шум. Прислонившись спиной к дверному косяку в кухне, он посмотрел на жену.
– Все в порядке, Манон?
– Да. Это я специально, – улыбаясь, призналась она.
В рубашке, расстегнутой на одну лишнюю пуговку, словно собиралась выйти из дому, она вооружилась совком и веником, повязала короткие волосы красным платком и объяснила свой поступок:
– Говорят, это к счастью, когда переезжаешь.
Бастьен взглянул на разноцветные осколки на полу.
– А может, надо было разбить обычный, а не цветной?
Его замечание на мгновение озадачило Манон.
– Ну что же, значит, я просто грохнула стакан, – разочарованно согласилась она, выбросила цветные стеклышки в мусорное ведро и заглянула в холодильник. – Хорошо бы ты сходил на охоту, у нас на вечер вообще ничего нет.
Бастьен пренебрег повешенной на дверную ручку табличкой «Вход воспрещен». Дочь лежала на кровати, уткнувшись в планшет, и не обратила на него никакого внимания. Добрую часть комнаты занимала груда коробок, помеченных ее именем, которое она ненавидела, как и собственное отрочество: Жад[17].
– Не хочешь разобрать свои вещи?
– Предпочитаю пока подождать. Вдруг вы измените свое решение.
Для порядка Бастьен нахмурился:
– Только не шути так с матерью, ладно? И вставай, пойдем в магазин.
– Пять минут, только твитну всему миру о своем отчаянии.