– Такая, которая сможет нанести макияж так, чтобы казалось, будто никакого макияжа нет, – кивнула Зури и повернулась к двери, чиркая в записной книжке. Савин остановила ее:
– И еще я хочу, чтобы ты поговорила с нашими агентами. Теми, кто еще в деле. Пускай прочешут все рынки и скупят как можно больше продовольствия. В особенности муку и домашний скот. И пускай Гарун выяснит, не сможем ли мы купить несколько пекарен – насколько я понимаю, это сейчас опасная работа, так что многие из них продают свои предприятия. – Она поднялась с места и принялась расхаживать взад и вперед, баюкая Гарода, кормя его и размышляя одновременно. – А потом мне надо будет поговорить с Лео насчет угля. Посмотрим, не удастся ли ему наладить контакт между своей матерью и Ассамблеей и снова открыть поставки из Инглии.
Не донеся карандаш до бумаги, Зури сделала небольшую паузу, выражавшую ее беспокойство:
– В нынешней обстановке спекуляция может быть довольно рискованным делом. Толпа линчует перекупщиков, и, как я слышала, в Ассамблее собираются объявить любые махинации на рынке незаконными…
– Я не собираюсь ничего продавать.
– Но тогда…
– Моя наставница по писаниям говорит, что милосердие – первая из добродетелей.
Черные брови Зури взлетели на лоб.
– По всей видимости, она чрезвычайно мудра.
– О да! И мой старый добрый друг Хонриг Карнсбик всегда говорил, что у меня щедрое сердце. Так что я решила все это раздать! Я пойду в беднейшие кварталы и просто… раздам все это.
Савин всегда считала, что люди, пользующиеся всеобщей любовью, просто недостаточно стараются, чтобы им завидовали. Однако вовсе не ее деньги спасли их, когда Народная Армия штурмовала Агрионт, – их спасла популярность Лео. Пожалуй, пора уже было обзавестись своей собственной. Может быть, ей даже удастся сделать пару добрых дел, чего бы они ни стоили.
Зури тихо покачала головой:
– Если бы вы год назад сказали мне, что собираетесь что-то отдавать задаром…
– Произошла Великая Перемена, Зури. И мы должны меняться… А!
Савин вскрикнула: Гарод снова прикусил ей сосок. Она сердито оттащила малыша, и он принялся вопить – этот беспомощный, отчаянный крик, который ощущался, словно гвозди, которые забивали прямо в ее красные, припухшие глаза.
– Черт! – рявкнула Савин, запихивая ноющую грудь обратно в платье и принимаясь возиться с пуговицами с другой стороны. – И во имя Судеб, найди мне надежную кормилицу. Я не могу справляться с ними обоими в одиночку!