Помимо укороченной версии лорда Брока от Инглии больше не было делегатов. Там снова заправляла леди Финри, тщательно взвешивая свои возможности. Старикланд тоже не был представлен. Лорд-губернатор Скальд официально осудил Великую Перемену и, если Орсо хоть сколько-нибудь знал своего зятя, уже сейчас прикидывал, как можно будет повернуть ее к своей выгоде. Единственными зарубежными представителями были несколько встревоженных вестпортских старейшин, без сомнения, с каждым новым днем жалевших о принятом решении остаться в стране. Орсо рассеянно подумал, не сможет ли передать через них весточку своей матери и сестре в Сипани, заверить их, что у него все в порядке. В конце концов, успокоительная ложь всегда была тем клеем, что скреплял их семейство.
– Союз всегда являлся и посейчас является монархией, – донесся до него голос Ризинау, как всегда, изобилующий ненужными акцентами.
«Председатель Ризинау» – так он себя называл. Более чем уместно, учитывая, что он почти не вставал с кресла.
– Набрасывая контуры нашего будущего, мы не можем не признавать наше прошлое. Однако отныне это будет новой разновидностью монархии, а следовательно, мы должны изобрести для нее новый термин! – Ничто не приносило Ризинау большего наслаждения, чем возня с терминами. Это был не человек, а настоящая фабрика словоблудия. – Мы можем назвать ее представительской или, возможно, конституционной монархией…
Среди новых народных избранников были рабочие, купцы, печатники, изготовители оптики, часовых дел мастера, свечные литейщики; имелись даже пара горничных и одна воинствующая прачка. Но также здесь было непропорционально большое количество разнообразных артистов, поэтов и – самое туманное из определений – «интеллектуалов». Ризинау явно считал себя неким сочетанием того, другого и третьего, хотя в его извилистых словесных конструкциях Орсо не находил большого артистизма, поэзия там если и была, то лишь самого дешевого толка, а интеллект отсутствовал вовсе.
– Я думаю, что у нас должна быть письменная конституция!
Снова тот, с бакенбардами – склонился над свитками, разложенными на Высоком столе, зажав в перепачканной чернилами руке перо. До Орсо наконец дошло, кто это: Спиллион Суорбрек, тот самый чертов писателишко, в чьем кабинете они когда-то встречались с Савин. Вопреки всему это воспоминание вызвало нечастую теперь улыбку на его лице.