Сначала я вдруг испытал какой-то испуг. Мне, невыспавшемуся, вообще всё происходящее с утра казалось чудным. Особенно тётя Тая, зажатая инстинктивными заботами о себе, моём отце и, как я сейчас понял, о своей умирающей кошке Симе.
Люди, живущие в своём ограниченном заботами мире, стареют быстрее. Я где-то это читал или слышал. И вот передо мной – живой этому пример.
– Витенька, как же он тебя ждал! Симочка, Симонька моя, кошечка, заболела, умирает. Ветеринар сказал, надо усыплять! А я не могу решиться на это! Телефон дал палача, а я его смяла да вглубь сумки запрятала, выкинуть тоже боюсь: мучается Симка моя! Ох, как мучается! И я вместе с ними! С отцом твоим да кошкой моей! Врач-то как давеча сказал про отца, аж звонить тебе надумала срочно от его имени! А? Мало, грить, жизни осталося! Как и Симоньке моей ветеринар накликал! Только ей убивца нашли, чтоб не мучилась, значит, а отцу твоему даже священника не предложили, антихристы!
Я был поражён не только видом и говором тёти Таи. Переплетениями новостей она меня завораживала так, что я боялся чего-то не разобрать сквозь всхлипы и не знал, что посоветовать, когда слово вставить. Да и надо ли? Она и без моих расспросов выдавала интересующую меня информацию, и я придвигался к ней всё ближе.
– Я-то сваво мужа – ох, суров был! И деспот прямо, когда не играет… А, как Господь призвал, так попа умолила почитать-то над ним Писание. Чтобы грехи его поубавить на Судилище небесном! Благо знала, что крещён. От свекровки ещё наслышана была. А так-то в аду ему гореть да пересыхать на пламени грешников. Я было настаивала и твому отцу-то исповедаться батюшке, да артачится, нехристь, а надо бы. Ты бы, Витя, пособил бы мне уговорами Павлика причастить…
Не первый раз я слышал, что именно уменьшительно-ласкательно тётя Тая нарекала моего Павла Карловича. По-матерински. Тётя Тая была старше моего отца, но, знаю, в матери по годам ему не подходила.
После историй об умирающей кошке Симе, об отпевании «сурового» мужа и увещеваний о необходимости причастить «Павлика» мне стало дурно. Только я настроился на борьбу с болезнью отца, только я стал осваиваться у него в квартире, как приходит чужая старуха и, как обухом по голове, повествует о вечном.
Я не стал спорить, углубляться в дебри непрерываемого мыслительного процесса тёти Таи, уловив, как мне показалось, главную причину её мрачного настроения. И спросил: «Что у Вас с Симой?».