Бледно-красный матовый свет, освещавший нашу обитель, соответствовал в нашем понимании дню, хотя деление на день и ночь было условным и не имело для нас какого бы то ни было значения, поскольку бодрствовать мы могли в течение всего периода нашего нахождения в стенах воспитательного учреждения, от рождения и до выпуска.
Кто-то мог сутками напролёт слоняться вдоль гладких, закругляющихся стен (таких обычно называли «путешественники»), кто-то безудержно и хаотично передвигался, прыгая, задевая окружающих и задираясь с ними (так называемые «живчики»), кто-то же просто мог уставиться на происходящее вокруг них и делать вид, что не имеют никакого отношения к себе подобным (их презрительно называли «белые вороны» или «романтики»).
Последних, естественно, в нашей братии любили меньше всего и частенько поколачивали. Опять же благодаря старожилам мы знали, что у «белых ворон» шансы преуспеть в жизни, самореализоваться стремились к нулю в силу присущих им созерцательного отношения к жизни и пассивности характера.
Мне не до конца был понятен процесс появления на свет подобных мне – они просто появлялись, словно ниоткуда, среди нас и органично вливались в общую массу. Нельзя было с точностью определить момент нашего появления – такое появление вполне можно было спутать с перемещением уже давно существовавшего из другой части нашей «школы» или, если угодно, нашего «детского сада».
Если с процессом рождения всё обстояло достаточно сложно и запутанно, то с моментом выхода из нашей alma mater никаких сомнений не возникало и возникнуть не могло. Я несколько раз пережил такие моменты: весь наш многочисленный коллектив приходил в состояние некого восторженного волнения, близкого к помешательству. Всё вокруг, как казалось нам, начинало ходить ходуном: вверх-вниз, вправо-влево и снова вверх-вниз и снова, и снова вверх-вниз. Даже «романтики» выходили их состояния своего извечного оцепенения и делали попытки двинуться к выходу из стен нашей «школы», однако неизменно бывали оттесняемы «живчиками» и «путешественниками».
Затем, в какой-то момент, когда ожидание достигало наивысшей степени напряжения, когда сама атмосфера, казалось, была наэлектризована жаждой разрядки от того, что нас становилось слишком много в закрытом пространстве «яслей», неожиданно открывались выпускающие врата, и ватага самых зрелых, проворных и расторопных покидала нас.