– Ваня, остановись. – мягко, но требовательно произнес Зайцев. – Я не сомневаюсь, что ты поступил тогда правильно, проблема в другом. Ты пока не понял, что больше катапульты у тебя нет.
Иван только руками развел. Похоже, в глазах старика он какой-то воздушный хулиган, который, дорвавшись до власти, немедленно начнет крутить мертвые петли с пассажирами на борту. А хуже всего, что Трижды Зверь, как все недалекие люди, считает себя крайне мудрым и проницательным, и если уж что-то втемяшилось ему в голову, то никакими силами не переубедишь.
В принципе, деда понять тоже можно, ведь он не знает специфики военной службы и считает, что Иван безответственно отнесся к полету, может, не проверил техническое состояние машины, может, пренебрег погодой, может, увлекся, проявил лишнее удальство и в результате угробил дорогую машину, ради выпуска которой советский народ годами горбатился, недоедал и вообще отказывал себе во всем. А Иван Леонидов бестрепетно отправил ее в болото легким движением руки. Жаль, конечно, уникальную технику, но военный человек мирится с такими потерями, потому что война – это вообще потери и разрушение. Люди тратят кучу времени и денег ради того, чтобы поднять в воздух истребитель, единственная цель которого – уничтожить за одну секунду другой истребитель, созданный другими людьми ценой огромных трудов и лишений. Безумие, если вдуматься, но военная служба устроена так, что размышлять на ней некогда и опасно. День забит под завязку, лишь бы только у офицера не образовалось тихой минутки, во время которой к нему вдруг снизошло бы понимание, какому чудовищному занятию он посвящает свою жизнь.
Зайцев вдруг пристально и сурово посмотрел на него, Иван буркнул «виноват» и обратился к полетной документации, хотя очень хотелось сказать, что нельзя ломать людям карьеру из-за своих замшелых предубеждений и стереотипов. Слова эти просто просились на язык, но, к счастью, в штурманской комнате появились остальные члены экипажа.
Бортинженер Павел Степанович был увлеченным лыжником, и встречный ветер с морозом совершенно стерли приметы времени с его лица. Обладателю этой задубевшей физиономии можно было дать и тридцать, и восемьдесят лет, и только по тому, что Зайцев общался с ним чуть более по-дружески, чем с другими членами экипажа, Иван догадывался, что истина ближе ко второй цифре. Штурман Гранкин только-только выпустился из института, а вдобавок был еще выше высокого Ивана, мелкий Зайцев рядом с ним смотрелся сущим гномом, поэтому молодой специалист вынужден был вести себя особенно скромно и услужливо, и личные качества его оставались пока загадкой.