Для любой подлинной игры характерны повторимость и вариативность. Наличие фиксированной системы правил дает возможность воспроизводить всю игру много раз (стихосложение, шахматные комбинации, музыкальные композиции), воспроизводить как культурную ценность, перезагружая игру, подчиняясь традиции. Изменчивость способствует развитию у игроков чувства свободы, творческого духа, без которых игра превратилась бы в скучную, монотонную, однообразную деятельность.
Реальность игровых предметов по своей природе двойственна, утверждал Э. Финк. В игровом процессе они видоизменяются, становятся не тождественными самим себе. Их природа видоизменяется благодаря некоего духа, существование которого очевидно лишь только для участников игры, либо ее заинтересованных наблюдателей. В свое время подобные явления греческая мифология отразила в мифе о Пигмалионе и сотворенной им Галатее [99].
Особо следует подчеркнуть, что Г. Гадамер делал еще более смелый вывод, когда доказывал тезис: «субъектом игры является не тот, кто играет, а сама игра» [25]. В аспекте данного размышления закономерно возникает вопрос: а существуют ли кто-то или что-то кроме игры, влияющее на поведение игрока, когда игрок играет в одиночку? Данный вопрос является риторическим. Мобильность, воодушевление, напряжение, активность, энергетика игры исходят от человека. Однако конкретную форму проявления человеческой энергии придает содержание и структура игры.
Напряжение игроков достигает высшей ступени во время азартных игр, что глубоко показал Ф.М. Достоевский в произведении «Игрок» [45]. Азартная «игра, – писал И. Кант, – есть состояние беспрерывной смены страха и надежды» [49, с. 474]. Играющие, которые должны держаться в рамках дозволенного, подвергаются физическим и психологическим испытаниям. Напряжение игры существенно отличается от трудностей и невзгод, c которыми приходится сталкиваться в повседневной реальности. В потоке будничных дней люди гонятся за эвдемоническим идеалом, который словно линия горизонта, постоянно ускользает. «Игровое эвдемоническое начало» находится в самой игре, в достижении цели, обусловленной правилами, поэтому игроки получают наслаждение «здесь и сейчас» [127].
Упорядоченность игры и жесткие правила позволяют большинству совершить «бегство от свободы» (Э. Фромм), преодолеть тревожность, довлеющую над ним. Игра воодушевляет и дает облегчение, которое можно выразить через категорию «катарсис» (очищение души от несущественного и второстепенного), впервые исследованным еще в древнегреческой эстетике [17]. Катарсистное воздействие на зрителей шедевров искусства, обнаруженное древнегреческими философами, присуще любой игре без исключения.