– Да я только тебе!
– Ни мне, ни в мыслях. И – не перебивай! Я тебе правила жизни надиктовываю. В соответствии с твоими же, между прочим, аппетитами.
Петр Иванович поднялся и принялся прохаживаться за спиной Ивана, так что тому поневоле приходилось бесконечно поворачиваться, отчего стул мучительно скрипел.
– Науки он чистой возжелал! – Петр Иванович вернулся на место, пригубил. – А вот, скажем, ты диссертацию защитил. Хороша диссертация? Хороша! А уж подал ты ее на Совете, говорят, на загляденье. Всех уел! А теперь представь на минуту, что выступил ты на бис, вышел из-за кафедры, а, глядь, – на тебе поверх брюк трусы! – довольный удавшейся образностью Петр Иванович хлопнул себя по худощавым ляжкам.
– Причем тут брюки?
– Не брюки, а трусы поверх брюк. Вот скажи, присвоили бы тебе после этого ученую степень?
– Скорее в дурдом бы отправили!
– О! Стало быть, понимаешь, что наука наукой, но существуют еще условности, без которых нельзя. Правила общежития.
Говоря, он подошел к двери, убеждаясь, что дочь не подслушивает. Прикрыл поплотней и все-таки убавил в голосе:
– Партийность – та же условность. Знак лояльности. Как собачья метка на снегу, – свой-чужой. Если б вся твоя мечтательность на колбах да на – что у тебя там? Планетарный обмолоточный барабан? замыкалась, как у отца твоего, – это одно. Но ты-то не того хочешь. Ты себя через науку возвысить жаждешь. Так или нет?!
– Так! – через силу подтвердил Иван. Хоть и неприятно услышанное и по-прежнему раздражала перспектива застрять в провинции, но при всей заносчивости он умел слушать, а потому понимал: то, что втолковывают сейчас ему, и есть истина. И если бы не имел он такого дядьки, то сам бы пришел к ней, но – позже: набив бока и, быть может, безнадежно искромсав собственную будущность.
– Так, дядя Петь!
Взгляд Петра Ивановича оттаял.
– Вот и славно. Тогда начинай завоевывать провинцию, – дядя Петя хмыкнул, собираясь сказать колкость.
– Об одном прошу: держи свое «я» безразмерное в руках. Чтоб другие раньше времени не разглядели, какой в тебе динамит запрятан.
– Так шо ж я могу, если выпирает, – в тон ему пробасил Иван. И, понимая, как польстить, добавил, – то ж наше, фамильное. Рази удержишь…
Тут оба: дядька и племянник, – резко обернулись на звук надсадно вздохнувшей двери. В проеме показалось испуганное лицо оступившейся Таечки, – она-таки подслушивала.