Небольшой финансовый квартал был наэлектризован так, что его энергия передалась и нам. Вдоль узеньких улочек, столь непохожих на беспорядочные улицы Нью-Йорка, высились огромные небоскребы, невозмутимо нависая над городом. Я фотографировал клерков, входящих в здания, и старался ухватить движение потока людей, передать это ощущение напора, исходившее от каждого из сотен тысяч шагов.
Ближе к полудню мне захотелось есть, и я предложил Карми заглянуть в кафе «Милк Стрит».
– У меня денег нет, – сказал он.
– Ничего, я тебя угощу.
– А у них еда кошерная?
– Да, у них сертификат кошерности бостонского раввината. Я уже ходил туда пару раз с одним другом из школы, – успокоил я Карми.
– Папа не признает бостонского раввината.
Я начинал терять терпение.
– А не ты ли говорил, что ненавидишь своего отца больше всех на свете?
– Говорил, но не могу же я…
– Чего ты не можешь? Кошерную еду есть? – перебил я его.
– Да нет же, просто, если меня здесь кто‐нибудь увидит, будут неприятности.
– Никого из общины ты тут не встретишь, так что успокойся.
В итоге мы зашли в кошерный отдел ближайшего супермаркета и купили цельнозерновой хлеб и сливочный сыр. Устроились на скамейке в парке Бостон-Коммон и ели, глядя на белок, которые прискакали выпрашивать у нас крошки.
– Ты такой… независимый, – сказал Карми. – У тебя есть фотоаппарат, ты прогуливаешь школу, ездишь куда хочешь, делаешь что душе угодно.
– Надо просто проявить немножко инициативы, и дело в шляпе, – с усмешкой ответил я.
– Нет. Мне кажется, у тебя родители совсем не такие, как у меня.
Я подумал, что он прав. Мои родители были настолько погружены в свою бессодержательную повседневность, что ничего вокруг не замечали. Каждый раз, когда я демонстрировал чрезмерную самостоятельность, они расстраивались, но ничего не предпринимали.
На соседнюю скамейку плюхнулись несколько старшеклассников. У них только закончились уроки, и они решили подкрепиться бутербродами перед тем, как отравиться на каток. На нас они косились с любопытством, и мы без колебаний ответили тем же. А затем одна из девочек взяла гитару и заиграла ужасно грустную кантри-песню. Слова в ней были такие: «I can’t breathe / Without you / But I have to»3. На припеве все дружно затянули «Breeeaaathe», а потом умолкли. Дальше снова вступила девочка, а остальные начали подпевать. У них получалось так здорово, что мне плакать захотелось. Все это время Карми глядел на них как завороженный.