Было понятно, почему военные построили бункер именно здесь – река делает в этом месте излучину, огибая холм. Отсюда можно простреливать все направления, контролировать имеющиеся здесь броды и левый берег. А при желании можно держать под контролем и городское направление. Даже мост, который точно был построен французами в конце восьмидесятых годов двадцатого века, был бы в пределах досягаемости пулеметного огня из этого бункера.
Но пулемёта у меня здесь нет. Зато есть мой старенький АК.
Когда я заселился в этот старый, пыльный и растрескавшийся бетонный сарай, он использовался местными оборванцами как свалка. Мусора было по колено, потолок закопчен, окна, двери и коммуникации были давным-давно с корнем вырваны из стен. Вся округа была покрыта толстым слоем старых бутылок, развалившихся коробок с мусором, шприцов, ящиков и настоящими горами засохших веток акации. Лет семьдесят сюда стаскивали мусор все, кому не лень. Думаю, только благодаря этим завалам бункер и не разломали, чтобы достать из бетона арматуру. Он неплохо сохранился в сухом и жарком африканском климате. И немало удивил меня, когда я приехал сюда впервые и увидел его.
Если честно, то это совсем даже и не бункер. Так… огневая точка, небольшой дот из светлого, песочно-серого бетона.
С момента моего приезда очень многое изменилось в жизни старого бункера. За неделю я сжёг ветки и картон, вывез на свалку весь оставшийся мусор. Вымел пыль и песок из бункера. Даже отгородил плетеным забором территорию вокруг моего нового дома. Я сделал и навесил простенькие двери между двумя комнатами и улицей. Над широкими амбразурами закрепил плетеные навесы, которые днем давали тень.
Когда-то очень давно, ещё в другой жизни, до Великой войны, я видел видео с парнем, который голыми руками строил в джунглях невероятные дома из глины и веток. Во многом он вдохновил меня.
Я даже купил десяток цыплят, и те из них, кто выжил, уже стали вполне взрослыми курицами-несушками. А главное – я раскопал и расчистил старый, заброшенный колодец. Совсем рядом, под холмом, метрах в сорока.
Моя жизнь в этой жаркой стране понемногу налаживалась. Ко мне возвращались силы после затяжной и тяжелой болезни. Рана на боку давно стала серебристым шрамом. Я давно уже загорел и всё больше погружался в неспешную африканскую жизнь.