В общем, хочет Евгений «играть» – пусть «играет», а он будет стараться быть нейтральным и честным. Ему не нужна ни его победа, ни его поражение, следовательно, никакого пристрастия или отвержения, ему нужен только закономерный справедливый итог.
Когда Евгений прибыл в Центр на седьмую «игру», Павел, как и раньше, только наблюдал за ним и оценивал разные показатели при его тестировании и подготовке, стараясь лично не вмешиваться в работу своих подчинённых. Наблюдения и тесты ничего нового не давали, стандартные процедуры – вполне приемлемые результаты. Разве что Евгений был в отличной физической форме, трезвом рассудке и замечательном состоянии духа. Павел сравнивал его показатели перед разными «играми» и удивлялся. Человек прошёл шесть смертельных испытаний, но здоровье, эмоциональный настрой и душевное равновесие лучше по сравнению с первой его «игрой», он стабильно поднимается в гору. Обычно у других постепенно всё расшатывается от перенапряжений и перерасслаблений, и они скатываются вниз; в конце концов, если повезёт не погибнуть, то их не допускают к следующей «игре» по причине отсутствия равных соперников. Придраться к физическому и психическому состоянию Евгения было невозможно, словно он только начинал свой путь состязания со смертью. Да и незачем придираться. Не поймёт и он сам и его поклонники, которых стало довольно много ещё после третьей «игры», и с каждой новой победой увеличивалось. Не могут все они разуметь, что их хотят спасти от собственной глупости, они как малые дети только думают, что у них хотят отобрать игрушку. Евгений – «игрушка» и для себя и для остальных, которые готовы отдать солидные суммы бонусов за просмотр смертельной игры. Поднять бы ещё выше расценки, но это не в его компетенции.
Павел никак не мог сохранить внутреннее хладнокровие, когда не только смотрел на Евгения, проходящего вместе с другими «игроками» специальную подготовку к выбранной «игре», но и сталкивался с материалами по ней. Внешне он был спокоен, деловит, в меру контролировал организационные процессы без излишних придирок, но и без попустительства. Впрочем, здесь работали высококлассные профессионалы, способные понимать каким ответственным и сложным делом они занимаются. Но внутренне Павел, особенно когда чуть расслаблялся и давал себе волю, почему-то переживал и сомневался. Непонятные противоречия вылезали из подсознания и беспокоили его разум. С одной стороны, ему было жаль Евгения, как хорошего человека заблудившегося в трёх соснах. И не просто жаль, он не хотел принимать его смерть, и не просто не хотел, а так сильно не хотел, как не было ни с каким другим полусмертником. С другой стороны, Евгений должен был умереть согласно непреклонной математической вероятности, и его издевательское отношение, Павел чувствовал это отношение в нём, выводило из себя, даже немного злило. Разум как бы и требовал смерти Евгения, но и как бы молил о милости к нему Мировую гармонию. Эта парадоксальная двойственность в самом себе унижала Павла. Во-первых, он не должен подкреплять свою логику чей-либо смертью. Гнусно и противно. Во-вторых, не должно быть никаких любимчиков из клиентов Центра игры со смертью, тем более на ровном месте, ведь ничего интересного он до сих пор не нашёл в Евгении и наверное никогда не найдёт; тот просто слаб, из-за потери любимого человека пошёл «играть» и так и не может остановиться, и глуп, твердит одно и тоже – «не знаю, не понимаю, но не прекращу» как упрямый мальчишка. Необъективно и лицемерно. Павел обзывал себя порочным человеком и боролся сам с собой, стараясь похоронить свои странные чувства к Евгению и думать только о конкретных делах и любимой дочке. Не получалось! Наверное, потому что были оправдания. А кто чисто по-человечески может быть нейтрален к тому, кто способен жертвовать жизнью ради жизни другого человека? А кто легко может отречься от собственного мировоззрения, на котором выстраивается весь фундамент жизни? Оставалось одно – как-то примирить свой разум, приспособить себя к сомнениям, противоречиям и ждать исхода.