Птичий язык. Стиходелии 2002–2019 - страница 4

Шрифт
Интервал


Антикварный зайчонок в зрачке моём классифицирует доктора «оголубелым».
Древесину пропитывает креазот.
Пятиконечная звезда, перевернутая вверх тормашками,
Символизирует приход дьявола в каменноугольные чертоги.
Лысину первого заместителя покрывает крупными каплями пот.
Снегоочистители на его очках застыли и поросли одуванчиками и ромашками,
Пока секретарша гусиным пером зататуировывает его вызванные спонтанным самовозгоранием ожоги.
Фердинанд зажуёт черносливом предощущение гибели нации.
Сигизмунд на подтяжках повесится, в бешенстве от несостоявшейся коронации.
Сосипатр откозыряет собравшейся его отсодомизировать сороконожке.
Сунь Ятсен нам скабрезно подмигивает с матовой суперобложки.
Птичий язык осени зашифровывает музыку декаданса в винил садовой дорожки…

Любовь и Ангелы. Часть I

Семь тел на татами: женщина и шестеро мужчин – оргия.
Жених влетел в квартиру с цветами, с ленточкой ордена Св. Георгия.
Невесту искали долго и неспеша. Отыскав, выдали замуж за семерых.
Севостьян, заскучав в тёплой компании, вышел на улицу поискать свидетелей-понятых.
Сел осёл на вертел. Ветер осел в вертепе. Теперь ветру весело.
Внутри меня – пусто, грустно, похрустывает квашеная капуста, горит белая злость.
Сирые, ввергнуты вверх тормашками в экзистенса гниющее месиво.
Тело отбрасывает голову, словно бриллиантовый набалдашник – классово сознательная бамбуковая трость.
Боль – горлом. Орёл мог бы многого. Член, посыпанный кокаином – в логово.
Я разбил руку о стену, вычитывая подстрочные комментарии из заоконного.
Карма шарманщика, зев почтового ящика, ящерица, татуированная внизу живота.
Садист – по матери, душит мазохиста на кровати и хлещет плёткой попавшегося под руку кота.
Были, потели, икали, шарахались от собственного маразма.
Потусовались, выпили, покурили анаши, осталась – молью траченная протоплазма.
Остались строки, нечленораздельные звуки, старые брюки, челюсти в стаканах.
И теперь нас по очереди трахают рогатокрылые ангелы в чёрных гетрах и розовых сарафанах…

Любовь и Ангелы. Часть II

Чёрная синь, жёлтая сыпь, кожа пергаментная.
Небо – бесконечно, как его высочество одиночество без имени-отчества.
Геометрия – перманенто-тюремная; музыка – соответственно – камерная.
Седой старик в углу, сидя в луже мочи, бормочет пророчества.
Дали по морде в Латинском квартале, огрёбши, уносишь домой ноги.