– Я перепутала, – Кира неосознанно поднесла ладонь ко рту, будто пряча свою непутевость.
– Вторник и четверг. И Чукаевой скажи, чтобы ко мне в четверг в перерыве за договором зашла. Хотя нет, сама к вам поднимусь: ты все равно забудешь.
– До свидания, извините.
Во вторник Кира, как всегда, приехала заранее. Нашла нужную аудиторию, облокотилась спиной о стену, раскрыла томик Бродского и провалилась в стихи. Кто-то постучал ее по плечу. Перед Кирой стояла одногруппница Наташа.
– Привет! Что-то народу сегодня мало. Подержи косуху, я в рюкзаке пороюсь: конспект посеяла где-то, – она передала Кире клепаную куртку.
Наташа играла на синтезаторе в рок-группе и потому была наиболее интересным собеседником из всех, кто посещал подготы. Сама она именовала музыкальный стиль дум-металлом, что вероятно, льстило ее самолюбию, поскольку звучало куда оригинальнее.
– Ох, щас опять три часа лит-ры с историей, почти без перерыва, как в прошлый раз – и я сдохну! Тебя, кстати, чего не было? Прогуливаешь? – Наташа сыпала вопросами, не отрываясь от поисков тетради.
– Я заболела. А потом день перепутала, приехала в пятницу.
– Ничего себе, ты даешь!
– А что там за тема была?
– Да не помню я! Терпеть все это не могу. Данте, Гоголь… черт знает что! Как это вообще связано? Скука! Но знаешь новость? У нас тут мальчик новенький появился. Тоже в косухе, с хвостиком, смешной такой. Видела?
– Нет, только слышала. Он, кстати, тоже с расписанием не дружит.
Когда Кира вновь услышала про «мальчика с хвостиком», что-то внутри дернулось, будто кто-то сказал: «Ну вот. Это к тебе». Но предчувствию, не дали раскрыться.
По коридору мимо ожидающих прошел преподаватель, весьма почтенного возраста. Он опирался на тросточку и хмурил седые брови, будто стремящиеся к огромной лопатообразной бороде.
– Здравствуйте, молодежь. Заходите, пожалуйста, располагайтесь, – он распахнул дверь, и вслед за ним в аудиторию хлынули студенты-пятикурсники, к которым присоединилось несколько абитуриентов. Собственно, обучение вместе со старшекурсниками и называлось подготовительными курсами.
Кира как обычно заняла место в центре аудитории, поскольку эта часть не пользовалась популярностью. Традиционно все рассаживались либо на первых рядах, чтобы примелькаться преподавателю, либо наоборот – как можно дальше, чтобы ничто не мешало спать или решать насущные проблемы. Кире же лекции по литературе казались чем-то чудесным, совершенно непохожим на школьные уроки. А слегка горбатый или просто чрезвычайно сутулый лектор, забывавший о обо всем, кроме своего предмета, во время занятий, виделся ей едва ли не волшебником, познавшим все самые причудливые тайны буквенного мира. Сама Кира писала стихи уже лет пять и чувствовала, что в этом, может быть, ее главное призвание, что в словах и ритмах живет какая-то невероятная магия, но объяснить это или хотя бы сформулировать, было ей не под силу. А этот Гендальф говорил о том, что она чувствовала, знала где-то глубоко внутри. Но эти мысли обретали плоть только на лекциях.