Чем-то стиль Акулины смахивал на Евин, но внутри, думаю, они совершенно разные люди.
У нас нашлись общие темы, она понравилась всем мальчикам и выглядит она привлекательно. Но все равно, я не могу с ней открыто общаться. Может, нужно время, чтобы привыкнуть к новой девчонке в компании, ибо у меня все же было странное предчувствие. Хорошо, что она не переходит в нашу школу. Есть повод радоваться.
По традиции, мы с Евой в конце прогулки сели вдвоем на лавочку и начали обсуждать сегодняшний день. Я не знаю, как заканчиваются прогулки у других людей, но мы заканчивали именно так.
Разошлись по домам мы на фразе: «Надеюсь, нам не навредит новенькая», сказанной почти одновременно. Мне полегчало от того, что хоть кому-то не нравится Акулина.
Через два дня моей маме пришла просто «сногсшибательная» идея – уехать на дачу. Она находилась в километрах ста от нас, и мы тащимся туда обычно по пробкам три-четыре часа на машине.
Хоть я и люблю ездить в нашем уютном домике на колесах, но не четыре часа – это уж точно!
Раньше, еще когда папу не забрали в тюрьму (Боже, я ненавижу это вспоминать!), мы жили на той самой даче. По пробкам, каждый будний день мы таскались туда и обратно в школу. Еще мы с папой раз в неделю ездили по ужасно извилистой дороге в какой-нибудь большой магазин по типу «Ашана». Покупали разные продукты и прочее… И от запаха папиных кожаных сидений в салоне я поняла какого это – блевать от укачивания.
Что ж, я почему-то все равно искренне ненавидела наш «дом» на тот момент, как бы там хорошо не было. Действительно, там я провела все свое детство. До сих пор по фотографиям вспоминаю, как я, еще тогда с белоснежными волосами, в желтой шапочке, которую привезла мне бабушка с рынка, в маечке и с улыбкой до самых ушей сижу рядом с садовым гномом. На мне не лежит никаких обязанностей, на душе так легко и одни лишь мечты о самой большой кукле «Baby Born». Помню, как я проказничала, играя в телефон вместо того, чтобы учить стих по литературе. Это была маленькая Надя, не подозревающая о наказаниях, которые приготовила ей мама. Я знаю, у Димы тоже много воспоминаний о том времени, но он точно не помнит, как мы вдвоем, помогая маме с готовкой, в тихую уплетали сырое тесто для печенья. А, когда мама развернулась к нам, не выдержала и от злости начала есть с нами. Мы заливались смехом около двадцати минут, не желая останавливаться. Но вдруг у Димы скрутило живот, и мы перестали смеяться. Правда, смеси на новую партию печенек почти не осталось. А жаль, они бы получились еще вкуснее, чем те, что мы съели.