– Я… я не знаю. Половина, думаю?
– Убежден?
– Нет.
– Так убедись.
Он оглядел женщину на земле, кивнул.
– Половина.
Сэл Какофония кивнула в ответ. А потом вытащила зубами пробку, выплюнула ее, запрокинула бутылку и не останавливалась вдохнуть, пока не выхлебала ровно половину.
Вернула остаток Мерету, облизнула губы, сплюнула на землю.
– Я расскажу, – произнесла Сэл, – но тебе придется кое-что мне пообещать.
Мерет уставился на нее. Она окинула взглядом место крушения.
– Ладно.
– Не стану брать с тебя обещание меня простить, – продолжила Сэл, – но когда я закончу…
Она закрыла глаза, подставилась черному ветру.
– Пообещай, что попытаешься.
Так вот, о чем это я?
А, точно.
О резне.
Заметила я не сразу – все-таки в глаз стекала кровь, – но его бдительность ослабла. Усталые руки уже держали меч не так высоко, как прежде, кончик протащился по земле, когда противник ринулся ко мне, вздымая клубы пыли, со рвущимся из глотки криком:
– Сдохни, Какофония!!!
Он взревел и уже в двух шагах замахнулся. Я обогнула его клинок, вставая на пути, и вскинула свой. Блеснула сталь. Всплеск алого окрасил воздух. Меч противника пролетел мимо, обжег мне щеку и пустил кровь.
А вот мой меч…
На моем мече оцепенело тело. Глаза застыли в ужасе, не мигая, и все же он никак не мог опустить взгляд на четыре дюйма стали, торчащие у него из живота. Губы задрожали, он силился найти последние слова, сделать их значимыми. Понятия не имею, были они таковыми или нет. Когда он их произнес, они хлынули пузырящейся рекой крови изо рта в грязь.
Куда затем рухнул и он сам три мгновения спустя, когда я выдернула оружие.
Там он и остался лежать, неподвижный. Очередным темным пятном на очередном клочке темной земли.
Прямо как и остальные четверо.
Как только воздух перестал звенеть сталью и криками, я опустила клинок. Дыхание вышло горячим, слюна – алой. Она шлепнулась на щеку мертвой женщины, но не думаю, что та стала бы возражать – как-никак это вовсе не худшее, что я с ней сделала. С любым из них.
Я дала им все возможности. Забрела в их долину с обнаженными клинком и распростертыми объятиями, в ожидании. Явилась, проорав свое имя и облаяв имена этих людей. Явилась без уловок, без утайки, без коварства – только с мечом и руганью. И теперь они мертвы.
А я до сих пор жива.
Мудаки.
Отдам им должное, старались они изо всех сил. Мое тело усыпали порезы – ссадины, пара легких ран, одна серьезная рана, которая, как мне думалось, меня и прикончит, – однако кровь, что высыхала на холодном горном воздухе у меня на груди, по большей части принадлежала не мне. Дыхание драло легкие. Болели шрамы, болели кости, болело тело. Но сдаваться оно было не готово.