Она взглянула на Сезара, но тот по-прежнему отводил глаза. Наверняка он разузнал уже всё о прошлом Алиры, давнем и недавнем, так что коллеги могли разобраться, что она из себя представляет. Для стороннего наблюдателя всё, что может быть понято неверно, будет… Но как могли они предположить, и тем более поверить, что она способна на подобное зверство? Она всегда всё делала правильно. Она была хорошей девочкой.
С другой стороны, она пожертвовала бы жизнью, чтобы спасти семью. Почему же эти офицеры пытаются повернуть дело так, что она кажется злопамятной, завистливой, способной на жестокость? Алире по-прежнему не верилось, но это было правдой. И Сезар должен отстаивать их версию.
– Ты много лет меня знаешь, Сезар. Ты знаешь, что я бы никогда…
– Обращайтесь к сержанту с должным почтением, сеньора, – прервала ее Эстэр. – Пока идёт следствие или пока дело не закрыто, здесь у вас друзей нет.
«Вот, значит, как это происходит», – подумала Алира. Её снова охватил гнев. Наверное, идея была не самая лучшая. Однако проведя столько часов запертой здесь, под градом бесконечных вопросов об одном и том же, Алира вдруг решила, что, возможно, стоит сменить тактику. Если они не намерены верить ей, чем это повредит?
– Полагаю, мне пришло время заявить, что я больше ни слова не скажу без адвоката.
«Чем я заплачу за него? Вызовите одного из государственных?» Алира чувствовала, что у полиции на нее ничего нет. И она не намерена брать на себя вину за то, чего не совершала.
Эстэр слегка улыбнулась. Сколько раз я слышала эти слова! Подозреваемая могла думать, что это она произвела впечатление, но на самом деле офицеру было достаточно одного взгляда, чтобы все понять. Она начала перебирать бумаги:
– Хорошо, вы можете идти. Но знайте, я еще с вами не закончила. Никуда не уезжайте.
«А куда мне ехать?» – подумала Алира. Она всегда жила здесь, здесь ее дом.
– Если ты подождешь меня снаружи пару минут, я тебя провожу, – предложил Сезар. – Полицейская машина отвезёт тебя домой.
Алира ненавидела эту его новую манеру говорить с ней, но была благодарна за широкий жест. Она взяла с кресла сумочку и куртку и вышла, не попрощавшись. Это было невежливо, и она ни за что не поступила бы так, если бы ее не довели до ручки.
«Манеры, как камни, кажутся незыблемыми, – подумалось ей, – но и камни трескаются».