В комнате специально не делали ремонт, поэтому кухня больше напоминала этнографический музей. В районе мойки, под самыми окнами, располагался выложенный белыми и серыми плитками каменный продолговатый двухметровый резервуар, служивший раковиной. Тяжелые дверцы серванта занимали всю противоположную стену от пола до потолка, а от засова остался только большой гвоздь с широкой плоской шляпкой. Деревянные и железные приборы для печи и готовки, горшки и глиняная посуда все еще использовались или же служили украшением стен, где не было мебели. Каминная полка и шкафы ограничивали доступ в кабинет, где Алира иногда подслушивала тайные разговоры родителей. С другой стороны мойки располагалась огромная печь с открытым очагом.
Алира обожала сидеть на каменной скамейке и наблюдать за причудливой пляской дыма в тесном отверстии в потолке, через которое просвечивал лоскуток неба. Дрова тлели под вечным оком звезд, а женщина созерцала весь жизненный цикл от рождения крошечных язычков к неистовой пляске огня, лижущего поленья, и далее медленного угасания, когда пламя завершало трапезу и лишь едва заметные искорки пробегали время от времени по остывающей золе.
– Чем таким занят твой брат, что он даже не спустился? – спросила мать. Элехия всегда отличалась редкой, почти маниакальной пунктуальностью и приверженностью к четкому распорядку, несмотря на то что годы уже согнули ее спину, а движения сделали медленнее.
– Я его позову, – пообещала Алира.
Она прошла через кабинет, подошла к каменной лестнице и громко позвала брата по имени. Не получив ответа, она позвала снова и, наконец, решила подняться к нему в спальню. Она постучала, а затем открыла дверь. Как и ожидалось, Томас слушал музыку в наушниках, валяясь на кровати. Судя по громким звукам, это была композиция его любимой группу, Black Sabbath – «Paranoid». Если что и нарушало мирную гармонию особняка, так это пристрастия младшего брата к тяжелому року, а текст песни полностью соответствовал натуре Томаса. Его жизнь сводилась к разовым контрактам каменщика в местной строительной фирме и пятничным визитам в Монгрейн, где играл на бас-гитаре в группе, исполнявшей известные рок-композиции. Женат он не был, девушки тоже не имел. Большую часть времени он проводил в своей комнате, слушая музыку и роясь в Интернете. Этот сорокалетний бородач очень ценил одиночество и тратил время на размышления на разные темы, но ничто не приносило ему удовлетворения. Он однажды обмолвился, что пришел к заключению, что счастья не существует, а с тех пор ему было нечем больше заняться, кроме как прожигать жизнь. Это была самая длинная, глубокомысленная и содержательная фраза, что он произнес во взрослой жизни, и, возможно, даже не его, а чья-то цитата.