– Поведай о своих грехах, дитя моё, не утаивая ничего. И да поможет тебе Господь, – вдруг раздается вкрадчивый и мягкий голос священника, который, кажется, устал мириться с затянувшейся паузой.
– Я хочу покаяться в убийстве двух… близких мне людей. И во лжи.
***
Таксист то и дело бросает на меня, сидящую на заднем сиденье, пытливый взгляд. Еле слышно с горечью хмыкаю, представив, как выгляжу в эту минуту – с неидеальной укладкой, мертвецки бледными щеками, несмотря на мороз, и прислонившись лбом к стеклу, будто меня сейчас стошнит.
Наверное, не может сопоставить эту картинку с налетом пафоса на адресе, который я ему назвала, – машина поворачивает в Гринвич-Виллидж, шурша шинами по снегу и льду, и зрачки хаотично двигаются вслед проносящимся аккуратным домам.
Слышу звук тормозов и АБС. Когда такси останавливается у огороженного особняка, вместо того, чтобы выйти, я прикрываю отяжелевшие веки, желая навсегда остаться в этой уютной позе у окна в тёплом салоне, где лишь стекло контрастом холодит кожу.
– Мисс… – осторожно произносит водитель, судя по акценту – пуэрториканец, и я чуть было машинально не поправляю его обращение. – Приехали, мисс.
Но одергиваю себя, как и ткань чёрного пальто, чтобы заодно серебристые застёжки попали друг на друга. Дрожащими пальцами берусь за них, а другой ладонью протягиваю ему двадцатку, выуженную из сумки.
– Сдачи не нужно, – произношу с натужной улыбкой и захлопываю за собой дверь, покинув автомобиль.
Несколько минут стою у порога дома, до колкой боли вдыхая ледяной воздух в лёгкие. Желая их разорвать, но это, к сожалению, никак невозможно.
***
– Выпьешь, милая? – отец заботливо протягивает стакан с виски, но я отрицательно мотаю головой, параллельно стягивая с плеч верхнюю одежду и передавая её подоспевшей Аманде – домоправительнице. Я не сразу отогрелась, когда вошла внутрь, и решила оставить пальто на себе.
Иногда мне кажется, что чем больше на мне слоев одежды, тем толще невидимая броня на моей сущности.
Едва Аманда скрывается за дверью кабинета, я хрипло проговариваю, разлепив потрескавшиеся от мороза губы:
– Мне и нельзя. Не сочетается с «Селексой».2
Папа внимательным взглядом озирает меня, скорее, угадывая за озвученным названием мрачное «антидепрессанты», нежели зная наверняка, о каких таблетках идёт речь, а затем, оставив свой стакан на крепком дубовом столе, подходит ко мне.