Однако шли недели, и Матильде надоело повсюду таскаться за Эшли, которая, кстати, училась не особо хорошо и настояла на том, чтобы Матильда ходила с ней на все внеклассные занятия: от философского клуба до музыкального театра. Вместо того чтобы по-настоящему подружиться с кем-нибудь, Эшли преследовала лишь одну цель: больше зрителей в Обществе обожания Эшли. Матильда собиралась покончить с чарами, потушив пламя, но потом Эшли ушла и обратила свое внимание на единственного человека, к которому Матильда испытывала что-то настоящее.
Шон.
Эшли продолжала смотреть через плечо на Шона, прежде чем отвернуться, оставив его качать головой и сдерживать улыбку. Их явное влечение заставило кожу Матильды покрыться мурашками от ярости, пока Эшли не откашлялась и не поднесла свои пальцы с идеальным маникюром к губам. Она нахмурилась, затем повернулась к своему соседу и открыла рот, чтобы что-то сказать, но начала кашлять, как механик средних лет после пачки «Мальборо».
«Вот оно», – подумала Матильда. В первый раз, когда она использовала магию, чтобы причинить кому-то боль, то немного нервничала, но теперь все, что она чувствовала, это прилив возбуждения от того, что ее слова и действия могут оказать разрушительное воздействие на кого-то другого. Как только она овладела заклинанием, чтобы скрыть свои шрамы, в мире не осталось ничего, что было бы для нее недоступно.
Лотти пыталась направить ее по пути естественной магии без последствий или боли: зелья для предсказаний, заклинания для исцеления, заклинания для защиты, даже талисманы для защиты от простуды. То, что Матильда делала сейчас, было намного сильнее, но она могла слышать голос матери в своей голове: «Используй магию, чтобы причинить боль другому, и ты будешь знать, что боль усиливается втрое с каждой буквой, нанесенной на твою кожу». Хотя Матильда могла скрыть свои шрамы, эта часть оставалась правдой: она все еще чувствовала боль от каждого имени, скрытого на лице, и носила ее с собой день и ночь.
– Эш? Ты в порядке, детка? – спросила одна из подруг Эшли, похлопав ее по спине.
Девушка откинулась на спинку стула, ее лицо побледнело, как луна, а широко раскрытые глаза сверлили подругу. Кашель прекратился, и ее подбородок задрожал, когда она втянула немного воздуха.
– Я… я… там что-то… что-то… ОООХХ!!!