На меня нахлынуло какое-то тупое оцепенение. Уставившись перед собой на могильные плиты, я не могла придумать никаких слов. Все, что приходило на ум, казалось глупым и пустым.
Зачем я вообще пришла? Мне нечем похвастаться, нечем их порадовать. Я живу в аду, но не хочу, чтобы мама и папа или малышка Джорджи знали об этом. Я не хочу, чтобы они были в курсе, а особенно мама, что я оказалась в месте, о котором она думала в последнюю очередь, – в Эттон-Крик, в доме с незнакомыми людьми. Не хочу, чтобы они знали о Леде Стивенсон.
Я прижала горячие ладони к глазам, почувствовала под пальцами влагу.
Если вы меня видите, знайте: я держусь. Да, может, мне и нелегко, но я все равно выживаю, пытаюсь найти ответы. Знайте: я не сдамся. Я не из тех, кто сдается.
Ну, все, – я поднялась на ноги и подхватила куртку, – я вернусь к вам, когда решу эту загадку. Вы будете гордиться мной, мам, пап. Джорджи, я о тебе помню каждую секунду своей жизни. Я люблю вас.
После посещения церкви меня ждала встреча с адвокатами мамы, которые решали дела с наследством. Чтобы отделаться от их сочувствующих взглядов, камнями летящих в мою грудь, от их деловитых слов, по пути к миссис Нэтвик я заглянула в мамину галерею, чтобы проведать Томаса. Он был чрезвычайно рад меня видеть и тут же завалил вопросами о Первом медицинском павильоне, о моей жизни в Эттон-Крик и прочей ерунде – явно желал уйти как можно дальше от той темы, которую я подняла при нашей последней встрече: «Мама умерла не своей смертью, кто-то убил ее». Помня о своей установке посвящать как можно меньше народа в планы, я ответила на вопросы Тома: «Да-да, все хорошо. И со мной, и с Бенджи. Я хорошо учусь, как и всегда. У меня все прекрасно, лучше всех!»
Я лгала и говорила правду. У меня действительно все хорошо. И плохо тоже.
Незачем Томасу знать о том, в какую беду попала мама – он только зря расстроится, а помочь ничем не сможет.
Домой я вернулась как раз вовремя: миссис Нэтвик готовила ужин. Заметив меня, она расплылась в добродушной улыбке и что-то сказала о пирогах и сливках. Задержав на миссис Нэтвик взгляд, я заметила в уголках ее глаз напряженные морщинки – она боялась, что я снова нападу с вопросами. Мне тут же захотелось как-то загладить вину, притвориться милой и дружелюбной. Но на языке крутились только слова успокоения: «Не бойтесь, миссис Нэтвик, я уже выяснила все, что хотела». Эта фраза вряд ли ее так уж порадует. К тому же я не хотела снова доводить ее до слез и слушать просьбы «бросить дурную затею», что просто невозможно. Это не «дурная затея» и не просто «мамино дело» – оно и мое тоже. Однажды давно мама встретила Дэйзи Келли и уже не смогла вырваться из лап Криттонского Потрошителя. И я не могу, да и не хочу. Тот человек в ночи, отделенный от меня пеленой дождя и держащий Сьюзен за горло, – он такой же, как убийца Дэйзи Келли.