Краем глаза Эванджелина заметила смутное шевеление в том месте, где пол соединялся со стеной: из трещины в плинтусе, с трудом протискиваясь в щель, вылезала тощая крыса.
– Так, с этим разобрались. Что еще?
– В комнате мисс Стоукс была обнаружена фамильная драгоценность, принадлежащая хозяину дома.
– Какая именно драгоценность?
– Перстень. Золотой. С очень дорогим камнем. Рубином.
– Мне его подарили, – вырвалось у Эванджелины.
Надзирательница опустила перо.
– Мисс Стоукс, вам уже было сделано два замечания.
– Простите. Но…
– Вы больше не произнесете ни слова, если только к вам не обратятся напрямую. Ясно?
Девушка с несчастным видом кивнула. Смятение и беспокойство, весь день придававшие ей собранности, уступили место опустошающей апатии. Эванджелина почти отстраненно подумала, не упадет ли сейчас в обморок. Может, и упадет. Надо полагать, милосердное забытье будет лучше всего этого ужаса.
– Стало быть, нападение и кража, – подытожила надзирательница, не поднимая головы от бумаг. – Это все вменяемые ей преступления, констебль?
– Да, мэм. А еще она… тяжести.
– Понятно.
– Нагуляла ребенка, мэм.
– Я поняла, что вы имели в виду, констебль. – Женщина подняла на него глаза. – Таким образом, мисс Стоукс обвиняется в покушении на убийство и похищении имущества?
Полицейский кивнул.
– Хорошо, – вздохнула она. – Можете идти. Я сама сопровожу заключенную в камеру.
Как только мужчины друг за другом покинули комнату, надзирательница склонила голову в сторону Эванджелины.
– Надо думать, тяжелый у тебя нынче выдался денек. Не хочу тебя расстраивать, но дальше будет еще хуже.
Эванджелина ощутила прилив благодарности. Впервые за весь день к ней кто-то отнесся почти по-доброму. На глаза навернулись слезы, и, хотя девушка запретила себе плакать, они все равно побежали по щекам. Скованными руками их было не вытереть. Некоторое время в комнате слышались только ее сдавленные рыдания.
– Мне придется отвести тебя вниз, – наконец проговорила надзирательница.
– Все было совсем не так, как он сказал, – всхлипнула Эванджелина. – Я… я не…
– Не сотрясай воздух попусту. Мое мнение здесь ровным счетом ничего не значит.
– Но мне очень не хочется, чтобы… чтобы вы обо мне дурно думали.
Ее собеседница сухо рассмеялась:
– Ох, девонька. Непривычная, видать, ты ко всему этому.
– Так и есть. Совсем непривычная.