Хроники ускоренного сердцебиения (сборник) - страница 10
И сколько женских тел легло к его ногам.
Я думал он поэт… Ведь он любил рассвет,
Купался в свете звезд уже немало лет,
Встречал весною птиц и в стае на пари,
Не напрягая грудь, держал октавы три.
Я думал он поэт… Каких он знал друзей!
Из них с мадам Тюссо он мог создать музей,
Ведь так удобно вверх скакать по головам,
А грязный старый шлам сдавать в утиль к «мадам».
Я знаю почему он не писал стихов…
Ведь он любил себя. Любил – и был таков!
А в сердце пустота, и на душе замок,
И ангел бился зря – ключ подобрать не смог.
Нельзя родить ручей, не проливая слез,
Нельзя поэтом стать, когда в душе мороз,
Нельзя писать стихи без крови, не спеша,
Нельзя дарить любовь, когда молчит душа…
Тироль
Тихо дремлют Тирольские Альпы
Отдыхают от вечного бега,
Натянув на лесистые скальпы
Одеяло из белого снега.
Чуть расслабив бугристые спины
И гранитные острые плечи,
Ждут весну под лебяжьей периной
Каменистые, горные свечи.
Вновь изрезали спящие склоны
Сноуборды и лыжные трассы.
И ночами ретраков[4] колонны
Топчут плотные снежные массы.
Нарастает в толпе нетерпенье
У подъемных машин в тесной давке,
В беготне с первых дней от рожденья
Словно делаем первые ставки.
А с вершины, затерянной в тучах,
И вонзившей свой пик в бесконечность,
Примостился на каменных кручах
Одинокий старик, глядя в вечность.
Все внизу так смешно и ничтожно,
Все замедлено маревом зыбким.
Даже время течет осторожно,
Как столетний коньяк из бутылки.
Только сверху, окинув земное,
Бренной жизни хлебнув в полной мере,
Вдруг постигнешь на миг все живое
И заплачешь о правде и вере.
Здравствуй мама
Поздний вечер. Пустота. Звонок,
Надоевшей трелью – долгой, длинной,
Тихий голос: «Как дела, сынок?
Не звонишь, а я волнуюсь, милый.
Как здоровье, все ли хорошо?
Как семья, когда ко мне приедешь?»
«Здравствуй, мама! Жив пока еще.
Замотался. Скоро буду. Веришь?»
На столе скопился ворох книг,
Кипы непрочитанных журналов,
На работе – сверхурочный сдвиг
И напрасной беготни навалом.
Выжат, словно тертый огурец,
И готов для греческой дзадзики[5].
Но когда-же к маме, наконец,
Загляну под радостные вскрики.
Ей не надо от тебя наград,
И обновки мало греют спину.
Твой приезд, подаренный наряд —
Лишь попытка прикоснуться к сыну.
Разлохматить кудри на висках,
Накормить борщом и пирогами,
Посидеть, обнявшись при свечах, —
И всего-то захотелось маме.
Мы стареем с каждым новым днем