Он спустился по холму к старому заброшенному саду и уже под деревьями остановился, чтобы взглянуть на жилище Уоллиса еще раз. Теперь дом выглядел иначе. Теперь это было не просто здание. В его ожившем облике появилось что-то насмешливое, даже издевательское, как будто внутри дома зрело, готовое вот-вот вырваться наружу, зловещее хихиканье.
Льюис поднырнул под низкие ветки и двинулся через сад, пробираясь между деревьями. Тропинки там, конечно, не было, а трава и сорняки вымахали выше колен. Он снова пригнулся, потом обошел дерево, которое много лет назад вырвало с корнем во время бури.
Время от времени он протягивал руку и срывал яблоки – мелкие горькие дички, – откусывал кусочек и тут же выбрасывал; ни одного съедобного среди них так и не нашлось, словно они всосали из заброшенной земли горечь запустения.
В дальнем конце сада Льюис наткнулся на забор, поставленный вокруг могил. Здесь трава разрослась не так сильно, а на заборе можно было заметить следы недавнего ремонта. В изножье каждой могилы, напротив трех простых надгробий из местного известняка, росло по кусту пионов – большие, разросшиеся кусты, посаженные, видимо, много лет назад. Поняв, что он наткнулся на семейное кладбище Уоллисов, Льюис остановился у ветхой изгороди.
Но тут должно быть только два надгробных камня. Откуда взялся третий?
Он двинулся вдоль изгороди к осевшей калитке, прошел внутрь и остановился у могил, читая надписи на надгробиях. Угловатые, неровные буквы свидетельствовали о том, что надписи сделаны неопытной рукой. Тут не было ни сентиментальных фраз, ни стихотворных строк, ни изображений ангелов, ягнят или других символических образов, характерных для шестидесятых годов прошлого века, – только имена и даты.
На первом камне: Аманда Уоллис, 1821–1863.
На втором: Джедедия Уоллис, 1816–1866.
А на третьем…
– Дайте мне, пожалуйста, карандаш, – сказал Льюис.
Хардвик перестал катать его между ладонями и протянул Льюису.
– Лист бумаги? – спросил он.
– Да, если можно.
Льюис склонился над столом, и карандаш быстро забегал по бумаге.
– Вот, – произнес он, передавая лист Хардвику.
– Это какая-то бессмыслица, – сказал тот, сдвинув брови. – Кроме вот этого символа внизу.
– Восьмерка, лежащая на боку. Я знаю. Символ бесконечности.
– А все остальное?..
– Не имею понятия, – ответил Льюис. – Так начертано на надгробье. Я просто скопировал.