Я обещал, смущенно кусая губы.
Каймакам еще немного посмеялся над моей неопытностью:
– Не хочу напрасно обнадеживать тебя, сынок. Госпоже Варваре за пятьдесят, она старая дева. Давным-давно ее жених умер, и она все еще в трауре, сгорает от тоски, как Аслы по своему Керему[14]. Она стала посмешищем для всех, ее, бедную, считают полоумной. А между тем это очень милая, порядочная и работящая женщина. Я уверен, что она присмотрит за тобой, как присматривала за Супхи-беем.
Наше появление в квартале вызвало всеобщее оживление. Женщины и мужчины, которые до этого сидели на стульях и топчанах у дверей, вставали при нашем приближении, и каймакам каждому говорил приятное слово и справлялся о здоровье.
Как ни странно, доктор тоже оживился. Оказалось, что он с необычайной легкостью говорит по-гречески. У некоторых дверей он задерживался, и было ясно, что в доме есть больной или же его спрашивают о чем-то из области медицины.
Секрет столь блистательного владения греческим языком я узнал от каймакама:
– Селим-бей родом с Крита. Он глава большой семьи эмигрантов.
Наше появление также заинтересовало девушек, которые прогуливались, держа друг друга за талии и без умолку болтая. Пока мы шли, останавливаясь у каждой двери, они с невероятной скоростью сновали взад и вперед, всякий раз окидывая нас оценивающими взглядами.
Мне вновь стало неловко за мой потрепанный костюм, о котором я было забыл. Я шел, стараясь держаться как можно дальше от своих спутников и не попадать в пятна света вблизи окон и дверей.
Толпа греческих девушек вокруг нас все увеличивалась, и, наконец, среди них показалась хозяйка дома, в котором мне предстояло жить. Я ожидал увидеть старую тетушку с бесформенным телом, густыми бровями и орлиным носом, но навстречу нам медленно вышла худая и высокая женщина в черном. Ее тело плавно покачивалось, словно растение на ветру. Платок тонкой вязки с шелковой бахромой ниспадал ей на плечи, поверх был наброшен шарф из черного кружева. Она куталась в черную шаль, в руке держала платочек из черного тюля и носила блестящие лакированные туфли.
Но вдруг свет из окна озарил ее лицо, и я увидел увядание и тлен. Эта фея ночи могла бы легко сойти за ангела смерти, если бы вместо черной одежды завернулась в пять-шесть локтей небеленого ситца и взяла в руки косу на длинной рукоятке.