К счастью, утром, в гостинице в Чине, я сменил носки. Иначе, не сомневаюсь, из скрипучего сундука появилась бы пара длинных черных женских чулок.
Я затеял весь этот маскарад перед тетушкой, намереваясь сразу вернуться в свою комнату. Но она насильно усадила меня в угловое кресло для дорогих гостей, достала из шкафа серебряный прибор для сладостей, сакыз татлысы[17] и фиалковый ликер, кормила меня чуть ли не из ложки.
– Как идет вам это платье, вы как девица-красавица, от которой все сходят с ума. Супхи-бей, дай ему бог здоровья, тоже был хорошим человеком. Но вы, конечно, лучше, да еще и шутник.
Мадемуазель Варвара не смогла удержаться и, слегка коснувшись моего лба рукой, поправила мои русые волосы, казавшиеся темнее под черной вуалью.
* * *
Хотя снаружи все стихло, мы по-прежнему сидели друг напротив друга, говорили о том о сем. Выпив вместе со мной фиалкового ликера, мадемуазель Варвара разгорячилась: она вытянула шею и, словно актриса трагедии, спросила с дрожью в голосе:
– Вы ведь совсем еще дитя. Что вы натворили, почему такое случилось?
Было ясно, что каймакам шепнул тетушке пару слов.
Я мгновенно переменился. Хотя мое одеяние мало соответствовало выбранной роли, я придал лицу загадочное выражение, достойное взрослого мужчины, и произнес низким голосом:
– Кто знает!
Такая серьезность смутила тетушку, она растерялась:
– Извините… Это не мое дело… Я так, к слову спросила…
На следующее утро, лежа в своей комнате на кровати с балдахином среди белоснежных простыней, я задал себе вопрос мадемуазель Варвары: в самом деле, что же я натворил, что меня в таком возрасте забрали прямо со школьной скамьи и отправили в ссылку?
Я хорошо отдохнул душой и телом и теперь, ворочаясь с боку на бок, принялся обдумывать все, что со мной случилось. Я учился на втором курсе инженерного училища, отставал по паре предметов, но не было сомнений, что меня переведут на третий курс. Экзамены должны были начаться через полтора месяца.
В тот день мы сдавали письменный экзамен. Вопросы были чрезвычайно простыми, поэтому я быстро написал свою работу, а затем набросал пару строк на промокашке и передал сидящему сзади меня Ирфану[18]. Будто в насмешку над своим именем, сын повара Ирфан был безнадежным тупицей. Он положил листок бумаги на колени и, странно изогнувшись, вперил в него взор. Мало того, сложные места он читал по слогам, шевеля губами. В результате мы оба попались.