Степана Титова учил Топоров
далекой, почти легендарной порой
в коммуне «Майское утро»:
Толстого читал и читал Золя,
учил наблюдать, как встает заря
и как угасает утло.
Брал его за руку – и за порог,
туда, где сосновый синел борок:
– А ну-ка, Стёп, попроворней! —
Учил ни звезды, ни гриба, ни листка
для памяти – емкого туеска —
в юности не проворонить.
И вырос Степан, возмужал Степан
и бегал по мокрым алтайским степям,
любил
под разлатым кедром.
На скрипке играл и травы косил,
потом у него народился сын,
и сына назвали – Герман.
А тот Митрофаныч, а тот Топоров,
представьте – жив, представьте – здоров!
Задиристый и бедовый,
по-молодецки – бегом, бегом
бежит на рассвете за молоком
с гремучим своим бидоном.
Я младше его на все тридцать пять,
а мне нелегко за ним поспевать,
как холст разрывая воздух.
Мгновенье одно и еще одно,
и – притяженье преодолено,
и мы уже плаваем в звездах.
О, как парит!
Он тычет мне в грудь.
На старости вдруг, как милость,
великая суть и малая суть
ему, старику, открылась.
Спасибо вам, старые учителя!
Толчок – и осталась внизу земля,
и в тучи уходит криво.
Вы нам помогли прозреть
и понять,
что нечего зря на судьбу пенять,
когда за спиною крылья.