я расплету клубок
и между двух зеленых холмов
я увижу следы, а пока —
я вспоминаю тебя.
Я вспоминаю тебя,
мой алмазный.
Я вспоминаю тебя.
Я вспоминаю тебя,
мой алмазный британец.
Какие прекрасные лица
у тебя.
Глаза твои
по золотой дороге.
И скорость двести километров в минуту
в одном экипаже. С болью
Что всё это значит, раздражённо думала Юля, пытаясь вникнуть в текст, просто поток бредового сознания, да и только. Но будоражащая мелодия с этими скрипичными запилами захватывала, возносила невесть куда, и становилось ясно, с кем отныне будет ассоциироваться у неё мифическая фигура какого-то неведомого британца, да ещё с какой-то стати алмазного… С тем, кто невольно испортил ей сегодня днём всё настроение – с кем же ещё?
– Нельзя ведь постоянно обманывать родное государство! – весело произнесла утром Нютка, выбираясь из-под одеяла. И тут же добавила: – Не бойся, я пошутила: принуждать мальчиков к сожительству – не в моих правилах!..
«А что, собственно, ты тогда проделала-то?» – подумал Савва.
– Ох, ну и холод у тебя, всё-таки! – воскликнула она, торопливо натягивая свои шмотки. – Думай, что хочешь, а в душ не полезу…
– И так хороша, – согласился он сквозь зубы. – Давай, омлет готов почти…
Нютка спустилась следом за ним в кухню, на ходу усмиряя, заплетая в косицы свои знаменитые буйные волосы, жёсткие, как медная проволока, и почти такие же цветом – ему всегда было непонятно, природная это рыжеватость или всё-таки хна какая-нибудь? Скорей всего первое, усиленное вторым…
– А я тебе про Аргуновского-то рассказывала? Пытается журнальчик замутить, поэзия плюс эссеистика…
Плеская себе в лицо водой, вытираясь, усаживаясь за стол, Нютка, как ни в чём ни бывало, продолжала вчерашнее – то есть изложение новостей, запас которых у неё всегда был неиссякаем.
С Нюткой они вроде как дружили (именно что дружили – до сегодняшнего, получается, утра!) ещё с Лита. С первого курса, когда он, к большому неудовольствию родной семьи, уехал из своей свежеотделившейся провинции в бывшую метрополию, гигантский мегаполис, переживающий смутные времена. И, что говорить, слегка подрастерялся, попав в маленький, совсем камерный и домашний, но отнюдь не благостный вуз на Тверском бульваре, а также в буйную его общагу на улице Добролюбова, – где он обитал единственным из своей группы, что, кроме него да Соны из Еревана, состояла сплошь из московских девочек и мальчиков от хороших еврейских семейств.