– Даже умирать его боится, – съязвила одна из соседок. Муъминат усмехнулась:
– Боюсь… вот и не умираю как видишь…
Соседке стало неловко, что больная услышала ее неудачную шутку:
– Муъминат, я пошутила. Ты здорова, опасный период миновал, вот приложишь к груди своих малышей и сразу в себя придешь. Кстати, как назовем их?
– Не надо! – тихо проговорила обессиленная женщина, подняв бледную руку. – Не надо! Он… он сейчас придет… он сам назовет…
Женщины недовольно переглянулись. Многих в ауле удивляла и раздражала излишняя покорность бывшей гордячки, в которой когда-то строптивости хватало на всех с лихвой. В девичестве Муъминат могла себе позволить то, на что никогда бы не решились робкие горянки с шаройских аулов. Резкими репликами она затыкала рты на вечеринках безнадежно в нее влюбленных парней, не раз отказывая им в танце и срывая ловзар (чеч. вечеринка).
Не любили Муъминат многие в ауле… и неудивительно… пусть красота и спасает мир, но в большинстве случаев путь к этому спасению пролегает через ревность, зависть и ненависть окружающих. Но быстро покорилась Муъминат взрослому, видавшему виды огненно-рыжему горцу, удивляя даже его самого этой преданностью. Она сама не могла объяснить себе этот факт, но может эта и была та самая настоящая любовь, не поддающаяся описанию и признанию…
Женщины услышали за окном сильный топот и бешеное ржание взмыленного коня, который уже мордой тыкался в окно сакли. Все перепугались. Когда это видано, чтобы так близко мужчина подходил к сакле, где находятся одни женщины, да еще и роженица. Старушка-повитуха, принимавшая роды у Муъминат, сразу выбежала за порог, чтобы встретить этого неожиданного гостя. На ужас женщины Хайрулла оттолкнул ее от порога и заскочил в саклю. Он стоял неподвижно в середине комнаты разгоряченный, уставший после долгого пути, тяжело дыша, держа одну руку на поясе, на котором висел серебряный кинжал с потертой рукояткой. Капли пота проступали между нахмуренных бровей, а тонкие, крепко сжатые под густыми светлыми усами губы выдавали волнение и страх. Онемевшие соседки молча наблюдали за ним, боясь поднять на мужчину глаза.
– Жива! – вымолвил он наконец… и осмотрелся вокруг. Взгляд мужчины упал на дальний угол комнаты, где лежали два крошечных белых свертка, которые словно новорожденные котята издавали редкие звуки. Хайрулла снял с головы папаху, вытер рукой пот, и не смотря ни на кого, спросил: