– Садитесь-садитесь! – в кабинет вошла наша классная, русичка Изольда Васильевна.
Изольда любила нас, как Лермонтов отчизну, – странною любовью. Малейший наш промах вызывал у нее негодование, практически бурю, и не было нам покоя, пока она не выскажет все, что думает.
Однажды она заявила Ирке, что Иркино место не в МГУ, а во дворе с метлой и лопатой. Ирка глотала слезы, а Изольда все сыпала соль на рану:
– Разве может умная девочка перепутать метафору с гиперболой? Это же позор чистой воды! Это как перепутать «Памятник» Державина со стишками Монина. Вот, плачь теперь, неумеха!
Но за спиной Изольда защищала нас, как Некрасов Белинского. Если бы не она, нас с Лехой, да и не только нас, уже давно бы куда-нибудь перевели и поставили на учет. И, если другие учителя спешили после уроков домой, Изольда оставалась допоздна, проверяя домашку и подтягивая всех желающих. Дома ее ждали облезлый кот Михаил и затюканная дочь Варя, обязанная читать по пятьдесят страниц русской классики в день.
Вот бывает так: скажут тебе доброе слово, а тебе все равно. Но если сквозь лупы очков Изольды жег не испепеляющий взгляд, а светился огонек одобрения, то тебя словно окатывало теплой волной.
В общем, мы ее и любили, и уважали, и боялись. И тоже не понимали умом, как Федор Тютчев Россию.
Итак, в класс вошла Изольда, и ее вид не сулил ничего хорошего.
– Комаров, к доске!
– А почему сразу я? – возмутился Леха.
– Хочу направить твою энергию в мирное русло.
– Изольда Васильевна, – обратилась к ней Ирка, – а можно я?
– Можно, но сначала я поставлю Комарову двойку.
– Изольда Васильевна, за что? – взмолился Леха.
– Монин, к доске!
– Изольда Васильевна, а почему сразу я?
– Садись, Монин, два!
– За что?
– А за то, что я – ваш классный руководитель. И я не хочу, чтобы сюда приходила милиция и я краснела за моих учеников.
– Так мы же ничего не сделали! – возмутился я.
– За теми, кто ничего не делает, милиция не приходит, – отрезала Изольда и продолжила. – Ты, Монин, можешь себе представить, чтобы за Пушкиным погнался уголовник с кирпичом?